Страница 29 из 184
– Это было моим долгом, – ответила Анастази. – Сердце мое трепетало, когда мы с Евгенией приехали туда первый раз, на турнир, и были представлены королю Хильдеберту, отцу твоего господина.
– Уверен, великий король Хильдеберт был восхищен тобой, моя госпожа.
Анастази рассмеялась.
– Думаю, я показалась ему дикаркой, а такое впечатление вряд ли можно назвать приятным! Мне едва минуло тринадцать лет. Великолепие и суета праздника, обилие впечатлений лишили меня и изящества, и умения красиво изъясняться, которому так настойчиво учил наш капеллан… Представь, каково это! Я лишь смогла поклониться да пролепетать, что для меня великая честь присутствовать в Тевольте во время столь приятного торжества, и это воспоминание будет согревать мое сердце еще долгие годы, какие бы испытания не выпали на мою долю.
– А госпожа герцогиня, твоя сестра?
– О, Евгения всегда была прилежней и разумней меня! Впрочем, его величество показался нам с сестрой истинным рыцарем и не позволил себе даже тени пренебрежения в отношении столь юных и неопытных девиц… – Анастази подняла руки ладонями вверх, словно сама дивилась этому давнему событию, потом мягко уронила на колени. – Юность всегда кажется нам счастливой порой, и чем старше мы становимся, тем чаще ее вспоминаем.
– Я не верю, что все происходило именно так, – смеясь, сказал Лео. – Или же Анастази Швертегейсс-Лините-и-Эрвен, дочь барона Эриха фон Зюдова, очень изменилась с тех пор, ибо я хорошо помню мою королеву юной девушкой – и могу сказать, что тогда она была лишь чуть менее очаровательна, чем теперь.
– Я тоже помню Лео Вагнера менестрелем короля Густава, – сказала она, и, заметив, как он быстро отвел взгляд, добавила. – Знаешь, по прошествии времени даже самые неоднозначные воспоминания становятся иными. Все плохое забывается, а хорошее нет-нет да и заставит улыбнуться…
– Ты счастливица, госпожа. Наверное, это и зовется мудростью. Не все воспоминания своей юности я мог бы счесть приятными или просто милыми сердцу.
Анастази легко повела плечами, подобрала полы плаща.
– Скорее это свидетельствует о моей легкомысленности… но у меня нет причин лгать. И я не хочу меняться только потому, что кому-то это может не понравиться.
– Я понимаю, госпожа, – сказал он; обеспокоенно взглянул на нее, теперь уже старательно кутавшуюся в плащ. – Тебе холодно? Или все же ты чем-то расстроена? Твое лицо белее январского снега…
– Нет, Лео, – она провела рукой по темно-зеленой ткани, любовно и бережно, словно благодарила. – Этот плащ, подарок короля, такой тяжелый, но зато не пропускает ни холод, ни весеннюю сырость. Я дорожу им, и оттого ношу так часто и подолгу – как напоминание о прекрасных, счастливых мгновениях. Я впервые надела его вскоре после свадьбы – стояла поздняя осень, и вода замерзала по утрам, а мне необходимо было сопровождать моего возлюбленного супруга в его поездках…
Она и сама не знала, зачем это говорит, он ведь присутствовал на их с Торнхельмом свадьбе, стоял среди других гостей во время венчания в Леденском соборе, бросал на каменные ступени, под ноги молодоженам, белые цветы – а он слушал, внимательно смотрел на нее и улыбался. Она снова отвернулась, глядя сквозь голые верхушки деревьев на башни замка, и сердце глухо, возбужденно застучало, заставляя кровь прилить к щекам, когда Лео внезапно придвинулся ближе.
– О, если бы ты только позволила, я бы с удовольствием согревал тебя в холод и защищал от любого ненастья, моя…
Она, возмущенная, вскочила, намереваясь уйти, но он в одно мгновение оказался рядом. Схватил за руку. Возрождающийся лес вокруг был залит ликующим светом солнца, и мутная белизна снега мешалась с живыми, резкими серыми пятнами проталин.
– Не смей, Лео, я же с тобой…
Лео рывком притянул ее к себе и поцеловал; королева чувствовала, как его руки все сильнее сжимают ее талию. Ударила его по спине, чуть выше лопатки, довольно сильно, словно требуя оставить ее – но тут же обвила шею менестреля руками, прижимаясь теснее, желая сполна насладиться тем, что его тело, гибкое, ловкое, сильное, – сейчас принадлежит ей, королеве Вальденбурга.
Меж ними не осталось никакого расстояния, только ткани одежд. Он вновь и вновь накрывал губами ее губы, она отвечала жаркими поцелуями; потом, словно вспоминая о чем-то, отворачивалась, пытаясь прекратить безрассудство, оттолкнуть его руку, опустившуюся на бедро и гладящую все настойчивей – но Лео, опьяненный тем, как легко сбываются самые смелые желания, не замечал ее сопротивления.
А весна ликовала и пела, захватывая лес, замок и весь мир.
– Лео, умоляю тебя, только не здесь… Увидят… – было единственным, на что хватило благоразумия королевы, когда следующей ночью, в тишине пустых, тонущих в полумраке замковых комнат, она, уже совершенно не стыдясь, позволила ему раздевать себя.
Она была права. В тевольтском Доме цветов, во время веселых пиров и праздников, которые так любил Вольф, и на которых никогда не присутствовали королева Маргарита, юные принцессы и их благородные фрейлины, частенько случалось всякое, о чем впоследствии можно было рассказывать лишь с известной долей неловкости. Однако с желанной возлюбленной – драгоценным подарком судьбы, – следовало вести себя иначе.