Страница 155 из 184
…Вернувшись в отведенную ему комнату, Лео выпил еще вина, предупредительно припасенного Эрвином, и уснул. Ему не мешали ни скрип ставен, ни торопливые шаги слуг – шум обычных утренних приготовлений. Проснулся поздно, и от Энно узнал, что королева отправилась на прогулку одна, не взяв с собой ни слуг, ни любимого шута, не пригласив даже герцогиню, с которой так любила делить досуг.
– Как изменилась госпожа, – добавил Энно, помогая маркграфу облачаться в зеленые шоссы и угольно-черную котту с разноцветной тесьмой по вороту и краю рукавов. – Раньше сияла как солнышко, теперь же мрачнее ноябрьского неба.
– Принеси вина, – пробормотал Лео склоняясь над посеребренной умывальницей; Энно тотчас же наклонил кувшин в виде разинувшего пасть льва, и холодная вода звонко ударила в дно, плеснула на руки. – И поменьше рассуждай вслух о том, в чем понимаешь столько же, сколько золотарь в драгоценностях.
Сразу после полудня он покинул замок и углубился в лес. Ехал бесцельно, не стремясь догнать королеву, но невольно повторяя путь, которым она любила ездить, и вокруг то темнело, то светлело – солнце пряталось за тучами, грозящими к вечеру пролиться дождем. Тропинка взбегала вверх по пологому склону, а затем уходила вниз и в сторону, и наконец завела на небольшую, тихую поляну, надежно скрытую кустарником от посторонних глаз. Спешившись, Лео приблизился, отодвинул в сторону ветки – и увидел, что Анастази сидит, прислонившись спиной к стволу старого дерева; глаза ее закрыты, на коленях – недоплетенный венок. Над поляной зрела, как грозовое облако, неестественная, тревожная тишина.
Несколько мгновений Лео смотрел на Анастази, невольно улыбаясь ее особенной, по-прежнему дурманившей его красоте, – а потом увидел волка. Тот приблизился к королеве бесшумно, стал рядом и смотрел на нее, и, казалось, тоже любовался.
А Анастази проснулась, но не испугалась зверя, а улыбнулась так, словно давно ждала его.
Они были одни на крохотной поляне посреди леса; поздняя бабочка порхала над невысокой лесной травой, и шмель продолжал деловито сновать от цветка к цветку, но этим двоим, встретившимся здесь, ни до чего не было дела.
Вот она, – прекрасная, как лесная фея, и лицо ее сейчас кажется таким светлым и безмятежным! – что-то шепчет волку, касается жесткой шерсти, а тот сидит неподвижно, внимательно слушает, и смотрит в глаза, как мог бы смотреть человек…
Лео не знал, сколько простоял так, незамеченный и незваный, но, стоило Анастази на мгновение отвернуться, волк прыгнул в сторону, в густые заросли лещины. Ветки колыхнулись, смыкаясь, и вновь замерли.
Некоторое время Анастази ждала, выпрямившись, сложив перед собой руки. Затем поднялась, подобрала венок и направилась дальше, туда, где шумел ручей и где она, должно быть, оставила свою белую кобылку.
Лео хотел нагнать королеву, не успел сделать и нескольких шагов – волк появился перед ним. Шерсть у него на холке стояла дыбом, в глазах горел желтый огонь.
Гнедой взвился на дыбы; потом тяжко ударил копытами в землю и, заржав, помчался прочь.
Бывший менестрель попятился, бросил быстрый взгляд в сторону, но Анастази, по-видимому, была уже далеко и не слышала его.
– Ты можешь убить меня, но ничего уже не изменится… разве не видишь сам?
Зверь, как и тогда, на тракте, не двигался, внимательно слушая, а Лео медленно отступал. У него не было оружия, кроме кинжала и ножей на перевязи – теперь бесполезных.
Волк зарычал и сделал еще шаг, приникая к земле, оскаливая клыки. И Лео понял, что умрет, упадет с разорванным горлом прямо здесь. По-детски захотелось сберечь несколько мгновений, чтобы попрощаться. И горько, обидно, что не удастся увидеть повзрослевших сыновей…
Стать бы лесным зверем, юрким, незаметным – метнуться прочь, сбежать, забиться в нору…
Но этот лес тоже ненавидел его и желал ему скорой погибели. Запнувшись о выпятившийся из-под земли корень, Лео опрокинулся навзничь, и в то же мгновение черный зверь прянул вперед, бесшумно как призрак. Все стало красным, потом померкло; бывший менестрель успел только вскинуть руку, заслониться от страшных клыков...
В это время где-то совсем рядом запели рога – и огромный черный волк метнулся мимо него, оцарапав клыками, опалив горячим дыханием, и густая еще листва скрыла его силуэт.
Лео не сразу ощутил в себе силы подняться на ноги. Наконец справился с дрожью в коленях и душным, смертным ознобом, и побрел, пошатываясь, точно пьяный, к ручью. Неподалеку слышались голоса и веселый смех, взлаивали собаки – стараясь не оглядываться, Лео пошел на шум.
…Там же, у баронских егерей, отыскался и гнедой, уже совершенно спокойный. Почуяв хозяина, заржал, потом подошел, ткнулся мордой в ладони.
– Ах ты, заячья душа, – Лео потрепал его по крутой шее, дернул за гриву. – Достоин ли ты носить маркграфа, если боишься волков?..
Он был счастлив ощущать себя живым, и обрадовался еще больше, когда среди охотников увидел Анастази, державшуюся наособицу, но вполне приветливо.