Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 144 из 184

В начале той поздней части лета, когда сенокосы сменяет жатва, а травники собирают в лугах полынь и хелидонию, на дороге, ведущей к воротам замка, показался отряд, и Анастази не поверила своим глазам, увидев герб князя Райнарта. Гнала от себя кажущуюся тщетной надежду, что сестра вот-вот окажется в родном доме. А часом позже – едва сдерживала слезы, обнимая герцогиню, будто разлука длилась не несколько седмиц, а несколько лет.

– Евгения, небо услышало мои мольбы! Ты снова с нами… Как ты смогла?.. Но теперь не об этом, не об этом!.. О, сестра!

…И даже теперь, когда прошло уже три дня, они уже тысячу раз обсудили все, что произошло со времени их расставания, и Евгения сидела рядом с сестрой в трапезном зале, – Анастази то и дело брала ее за руки, заглядывала в глаза, точно желая убедиться, что не обманывается.

– Но как ты сумела убедить короля?! И что Торнхельм? И…

– Следует благодарить князя Райнарта, – Евгения с улыбкой оглянулась на Маркуса, беседовавшего с бароном. Флориан из-за плеча господина с интересом рассматривал карту, к которой и барон и князь то и дело обращались во время разговора. – Если бы не его уговор с Вольфом, я бы не осмелилась пересечь Глан…

Вольф и его свита отбыли из Вальденбурга позднее, чем предполагали; вместе с ними королевский замок покинула и Евгения. При расставании Торнхельм был мрачен, как будто таил обиду – вопреки прежним открытости, доверию и любви, – так что Евгения уезжала, чувствуя более облегчение, чем сожаление. Как и ее сестра, герцогиня стремилась в Золотой Рассвет, однако ни на мгновение не могла отделаться от мысли, что бежит из огня да в полымя, и ни Вольф, ни Маркус Райнарт, ни даже отец не будут ей спасением, если законный супруг возжелает мести; и к тому дню, когда они добрались до Версена, твердо решила затвориться в аббатстве и не продолжать путь, ибо в родных землях не видела для себя ничего, кроме постоянной опасности и страданий.

– Если бы не заботы князя и не смелость моего возлюбленного племянника, готового храбро защищать меня от любой беды, не знаю, хватило бы мне решимости… Впрочем, – с усмешкой добавила герцогиня. – На этом берегу стало еще страшнее. До сих пор не знаю, как выдержала эту дорогу. Кажется, я только и делала, что призывала своих спутников не жалеть лошадей.

– Со мной было наоборот, – промолвила Анастази. – Когда Глан остался позади, я сразу почувствовала себя намного спокойнее.

Она поведала сестре о приключениях в пути – и даже о том, как одной ночью под ними с Лео сломалась негодная кровать на постоялом дворе. Это было и вправду забавно, особенно выражение лица менестреля, не сразу понявшего, что произошло, и они обе смеялись, не находя ничего непристойного в предмете своего веселья.

И все же, глядя на сестру, Анастази не могла не думать о том, что стало причиной их воссоединения в отчем доме. Да, они вновь в Золотом Рассвете, и обе свободны, и отец здесь, и даже Пауль – совсем как в юности. Но обмануть себя невозможно – все прошло безвозвратно, навсегда изменилось, и уже не вернется…

– Королева Маргарита, кажется, была даже довольна моим присутствием – она устала от своих фрейлин, и, видимо, не доверяет большинству из них, – продолжала Евгения. – Полагаю, я много обязана ей. Мы узнали, что ты останавливалась в Версене, и сердце подсказывало, что я найду тебя здесь, – герцогиня с нежностью глядела на старшую сестру. – Но я побоялась ошибиться и не стала ничего говорить Эриху. Он вместе со слугами отправился в Вигентау.

– Что ж, разумно, – сказала Анастази. – Он столько лет рос без отца, что теперь будет ценить каждый день, проведенный рядом с ним…





В первый же день, едва обняв сестру и отца, герцогиня сообщила о гибели герцога Лините – и не смогла удержаться от слез.

Королева и герцогиня оплакали герцога, как полагается. Был тихий, солнечный день, и месса в замковой капелле, хоть и примирила их с неизбежностью потери, но не могла вполне избавить от скорби…

И это тоже больше никогда не повторится, вновь и вновь думала Анастази. А как славно было, когда Свен появлялся в Золотом Рассвете и пел, и мы, думая, что он и вправду менестрель, дарили ему вышитые кошельки и серебряные монеты! С какой радостью все мы его слушали!..

Слезы снова выступили у нее на глазах, и она поспешила отвернуться к окну. Вечерело; солнце, все больше краснея, скатывалось к лесу.

– Королевский стяг! Королевский стяг! Отряд уже у брода!.. – прокричал дозорный на надвратной башне. Анастази и Евгения одновременно поднялись, переглянулись, одинаково встревоженные и непонимающие.

– Поторопимся, сестра, – наконец сказала Анастази. – Что бы там ни было, негоже встречать государя, не подготовившись.

…По мосту загрохотали подковы, и всадники въехали во двор – все на хороших, тонконогих скакунах, что так ценятся на Востоке. В тесном дворе воцарились суматоха и шум, мелькали разноцветные вымпелы и плащи, лаяли собаки.

На башне капеллы ударили в колокол, знаменуя прибытие государя – раз, другой, третий…

Эрих фон Зюдов, успевший, пока отворяли ворота, облачиться в лучшие свои одежды, встречал короля на замковом дворе. На груди барона сиял золотой медальон, с плетением в виде креста, поблескивавшего изумрудами; вкруг креста вправлены были крупные, ровные аметисты. По правую руку от барона стояла Анастази, и гладкие ветви граната на ее небесно-голубом платье в свете заходящего солнца вспыхивали холодным огнем. Лео держался поблизости, но так, чтобы никто не мог счесть эту короткость предосудительной; и Анастази чувствовала его присутствие, как чувствуют тепло очага в стылой комнате.