Страница 141 из 184
Вернувшись в опочивальню уже на рассвете, Торнхельм молчал, блуждая по залу взором, но не видя даже узоров на искусно расписанной стене. Наконец велел пажу подать ему крепкого вина и письменные принадлежности, зажечь еще свечи; сам же сидел за столом, глядя на свои руки – крупные, сильные, чуть выше запястий густо поросшие волосами. Они и прежде казались ему неуклюжими.
Анастази всегда говорила, что простая рубашка и короткий плащ егеря ему к лицу куда больше, чем торжественное одеяние короля. Торнхельм вдруг вспомнил, как она целовала его раскрытую ладонь, и это было во время их самой нежной влюбленности друг в друга. Неужели она действительно когда-то любила? Или всегда лгала?..
Он снял кольцо, подаренное королевой, и положил рядом с собой на стол. Первый солнечный луч, непокорный и озорной, пробился сквозь щель между затворенных ставен, тускло блеснул на червоном золоте.
Король уже знал, что Анастази в Золотом Рассвете; и ничуть не удивился, когда получил это известие. Сметливый Хакон описал также внешность человека, повсюду сопровождавшего вальденбургскую королеву и пользовавшегося, по-видимому, ее полным доверием и любовью, и ошибки быть не могло – этот человек был Лео Вагнер.
На мгновение Торнхельма охватил гнев, ярость униженного и обманутого мужчины. Милосердие? Разве этого она заслуживает, разгуливая по Хагельсдорфу вместе с любовником, никого не стыдясь?..
Нет, не думать о себе и тем более о ней. Важно обезопасить детей, чтобы ни у кого не было искушения поднять смуту, пользуясь их пошатнувшимся положением.
Удо, присевший на уголок каменной скамьи в оконной нише, глядел на повелителя, боясь невольным жестом или чересчур громким вздохом напомнить о себе. Тонкая тростинка калама, крепко зажатая в пальцах короля, вычерчивала на небольшом куске пергамена затейливую вязь буквиц. Наконец Торнхельм закончил и резко двинул пергамены по столу по направлению к юноше.
– Отдай это Фогелю, он знает, что делать. Да вели побыстрее… Впрочем, нет. Позови его сюда, я скажу ему сам.
Король в эту ночь так и не ложился отдыхать. Рана у него на плече снова открылась. Понадобился лекарь. Удо бросился за Биреке. Тот начал все сначала – промывал рану, прикладывал мази; и, прикладывая их, то и дело сокрушенно качал головой и цокал языком. Затем велел Элке, принесшей теплую воду, травяной отвар и повязки, перевязать рану и следить, чтобы повязки оставались чистыми.
Элке исполнила его указания расторопно и старательно. Когда же закончила и собиралась выйти в каминный зал, дабы не мешать королю, Торнхельм, сидевший все это время опустив голову, вдруг поймал ее за руку.
Девушка обернулась, мгновенно вспомнив лукавые слова Лео, и по спине ее пробежал холодок.
– Останься, – сказал король, и она замерла рядом, держа руку на его плече, касаясь осторожно, чтобы не причинить боль.
Торнхельм провел ладонью по ее руке вверх, от кисти до предплечья, а потом притянул ближе к себе, уткнулся лицом в сгиб ее руки. Было тепло и безопасно, и он закрыл глаза, как уставший и раненый зверь подле камина, растопленного заботливым хозяином.
Элке смотрела на него, боясь пошевелиться; сердце ее билось быстро-быстро. На мгновение – наверное, от неловкости, – ей захотелось сказать, что его ждут внизу, и следует выйти к гостям и домочадцам, если на то есть силы; но она взглянула еще раз и поняла, что королю гораздо полезнее будет на некоторое время остаться в опочивальне.
Она медленно подняла руку и погладила его по голове.
…С холма открывался вид на бескрайнюю равнину; невдалеке волновалась, трепетала листьями дубрава. Ниже по склону вился ручей, журча на перекатах, и над ним смыкалась высокая трава. Здесь в изобилии росли кипрей и донник, наполняя воздух густым, душистым ароматом, а меж ними, обвивая сочные стебли тонкими зелеными нитями, выглядывали нежные цветки вьюнка.
Хорошо бы уехать прочь, оставив все, думала Анастази; но им с Лео подвластно только оставить Золотой Рассвет на несколько часов, не взяв с собой никого из слуг, и лежать среди цветов и шумящих трав, обнявшись, в смятых одеждах; а небо, затянувшееся жемчужно-серыми облаками, пусть без конца изливает на них неяркий, мягкий свет…
По дороге сюда они смеялись и пели. Наконец остановились у ручья, спешились, и Лео небрежно швырнул плащ на траву, поманил Анастази к себе.
Она шептала что-то об неуместности и излишествах, прикрывая ладонями плечи и грудь, словно стыдилась своей наготы – он осторожно отвел ее руки и нежно их поцеловал.
– Ты сама не знаешь, как хороша, Ази… Иди ко мне.
Они наслаждались одиночеством и простором, и тем, что могут радовать друг друга, обнажаясь без стыда, сплетая тела. Это было необыкновенным счастьем – как и лежать после вот так, обнявшись, ни о чем не говоря. Но, вспоминая это, Анастази чуть не расплакалась, ибо ее потребность опять и опять отдаваться ему, ощущать себя в его власти была так сильна, что требовала новых ласканий.
Налетевший порыв ветра обсыпал их шелестящим дождем из первых желтых листьев. Они запутались в волосах менестреля, упали на расплетенные косы королевы…