Страница 115 из 184
– Ты моя жена, Анастази! Ты королева и останешься ею. Таких, как ты, полагается великодушно прощать, хотя по тебе плачет плетка...
– Невелика честь быть королевой, сидя взаперти!
– Выбора у тебя отныне нет, ты поняла?! – Торнхельм встряхнул ее, словно одну из кукол, с которыми играла их дочь. – С каким удовольствием я бы…
Он, не договорив, с силой оттолкнул от себя; гимиан смягчил падение, но спиной Анастази ударилась о резное дерево королевского ложа.
На мгновение у нее перехватило дыхание, на коже выступил холодный пот. Она медленно повернула голову – между угловым выступом кровати, украшенным узором из гвоздик и остролиста, и ее виском едва можно было просунуть ладонь.
– Ты чуть не убил меня, Торнхельм…
За дверью, в каминном зале, не раздавалось ни звука – наверное, Альма, позабыв про хлопоты, прислушивалась к происходящему в королевской опочивальне.
Анастази не торопилась подниматься. Внезапная слабость точно пригвоздила ее к месту, и, прижавшись лбом к каркасу ложа, она на несколько мгновений закрыла глаза. Затем проговорила:
– Что ж, пусть будет по слову твоему, мой господин и супруг. Если я невольно разгневала тебя и оттого мое присутствие тебе противно, справедливо будет отослать меня прочь из Вальденбурга. Но я не знаю своей вины, и потому прошу, дозволь не уезжать так далеко. Я бы хотела хоть иногда видеть наших детей…
В позе ее, во вскинутом к нему лице было что-то привлекательно-страстное, и Торнхельм, в сердце которого на мгновение снова вспыхнула столь знакомая, разрушительная, неутоленная нежность, схватил ее за локоть, поднял и толкнул на кровать.
– О, так королева больше не противится?.. А ведь ты приносила клятвы! Здесь твое место!
– Пойми, я сама не ведаю, что со мной случилось! Я даже не чувствую больше твоей страсти ко мне, а ведь я всегда… Ведь и с закрытыми глазами люди чувствуют солнечный свет!
– Тогда терпи, если не способна любить! – прорычал он, сдергивая накидку с ее плеч так грубо и так безлюбовно, что на глазах у Анастази показались слезы. Она уперлась руками ему в грудь, пытаясь отстранить, – и под ладонями вдруг проступила влажная теплота.
– Торнхельм, у тебя кровь, – прошептала она, холодея от ужаса и жалости к нему, глядя на перевязку, на которой расплывались, становясь все ярче, алые пятна. – Зачем же ты так… Тебе нужен лекарь.
– Никто мне не нужен! – упрямо сказал он, но Анастази, оттолкнув его, вскочила с постели и позвала Альму. Та бросилась за лекарем, и через несколько минут они вместе вернулись в опочивальню. Торнхельм сидел, опустив голову, прижимая руку к груди, и вся повязка спереди была багряно-красной.
– Безумец, – прошептала Анастази.
Лекарь тем временем разматывал перевязку, Альма принесла теплой воды, в которую он бросил сухие травы.
Королева стояла у двери, наблюдая за тем, как лекарь внимательно осматривает рану, ощупывает плечо, но потом, повинуясь раздраженному жесту супруга, вышла. Села у огня в каминном зале, спрятала ступни в медвежью полость. Почувствовала, что вновь дрожит – то ли от холода, то ли от напряжения; придвинулась ближе к камину.
Предстоящее вынужденное путешествие никак не могло обрадовать ее, и, поднеся руки ближе к огню, она застыла неподвижно, глядя перед собой, ибо слишком ярко представилась ей пустынная дорога, ведущая в горы. И серые камни, и серое небо над равниной, и скучные, одинаковые дни вдали от двора, его суеты и праздников… вдали от Лео, наконец, потому что можно не сомневаться – там она его не увидит.
В предгорьях Анастази побывала всего лишь раз – во время долгого свадебного путешествия, когда король вместе с супругой объезжал свои владения. Там плохо росли деревья и злаки, а чахлые кустики вереска изо всех сил цеплялись за камни, дабы не быть унесенными в пустые поля.
Она не любила тех мест, мрачных, угрюмых и почти безлюдных – даже не из-за их отдаленности, а из-за вечного ветра, холода и какой-то враждебности ко всему яркому и веселому, что приносило наслаждение. В их суровости не было ни достоинства, ни красоты, только безнадежность, и это более всего ее угнетало.
Покинув Вальденбург, она потеряет и влияние, и уважение собственных придворных – а ее отсутствие, можно не сомневаться, продлится долго. Если же Торнхельм – неважно, как, – найдет подтверждение ее измены, то при дворе ей появиться не позволят, и это наверняка будет самое меньшее из наказаний, которое король приготовит для своей неверной супруги.
Она не заметила, как лекарь вышел из опочивальни, и потому вздрогнула, обернувшись и увидев его стоящим у притворенной двери.
– Что скажешь, Биреке? Скоро ли выздоровеет мой супруг?
– Нехорошо, что рана открылась… Однако не стоит впадать в уныние, моя королева. Его величеству необходимы покой и сон. Я дал ему обезболивающий отвар и вновь сшил края раны.
– Ты так спокойно говоришь об этом!.. Хорошо, – Анастази продолжила, слегка понизив голос. – Скажи, ты убежден, что обошлось без яда? Я слышала, что убийцы мажут клинок зельем, чтобы отрава могла проникнуть в рану и… Впрочем, что я говорю! – она приложила ладонь ко лбу. – Он не опустился бы до такого бесчестья, тем более на поединке… Это удел убийц да разбойников…