Страница 113 из 184
– Тем более, что и сама этого желала.
– Именно, о великий король. Ведь таковы земные законы – и в тех краях для женщины лучше уж отдаться мужчине, уступая грубой силе, чем предстать перед ним обнаженной.
– Признайся, Лео, ты все это выдумал только что?.. – спросил Торнхельм, вдруг остановившись. От ближайшего окна тянуло ночной прохладой. Удо быстро прикрыл ставню, с поклоном подал королю плащ.
– От тебя ничего не утаишь, о великий король, – Лео слегка развел руками. – С этой госпожой ничего подобного не происходило, хоть она и не была женщиной смиренного поведения. Она, если, конечно, не лгут ее почтенные соседи, усердные служанки и добрые подруги, раздевалась без стеснения и перед любовниками, и перед мужем.
Торнхельм усмехнулся, поправил плащ на плечах, махнул Удо рукой – не отставай. Менестрель и паж поспешили за ним. Чем ближе становились королевские покои, тем чаще попадались укрепленные на стене факелы – ни дать ни взять путеводные маяки в тепло и уют опочивальни, где государя уже заждалась супруга.
Они прошли мимо двух стражников, низко склонившихся перед государем, остановились у знакомой двери, расписанной синими, зелеными и красными цветами. Дверь была приоткрыта, полоса света падала на каменный пол, едва заметно пахло вином и медом. Удо ежился в своей тонкой алой тунике, то и дело поводил худыми плечами – с нижнего этажа задувал холодный сквозняк.
– Ты знаешь имя женщины, о которой рассказывал, менестрель?
– Нет, о великий король, – Лео с улыбкой развел руками. – Знаю лишь, что супруг ее был человеком весьма знатным. Да и так ли это важно, если…
– Как знать, как знать. Всякое случается, Лео. Я тоже знаю одну историю – о менестреле, слишком бесстрашно плясавшем на острие кинжала…
Лео никак не мог понять, куда он клонит.
– Я позволил себе шутить на тему, неприятную человеку благородному и гордому, о великий король. Теперь же сожалею, что своими неуместными россказнями не только не помог благородному герцогу Лините, но и умножил его печаль. К тому же герцог понял меня превратно, – Лео тяжело вздохнул. – Но более всего я сожалею, что распущенный мальчишка-паж слушал благородного герцога, разинув рот, точно стряпуха из захудалого поместья, выбравшаяся в город на ярмарку.
– Я всегда говорил, что у тебя ума побольше, чем у иных баронских сынков, и если бы не твоя порода… Так вот, ту женщину звали Адельвейд, и была она не женой восточного царька, о распутстве коих повсюду известно, а супругой тевольтского государя. А ты, менестрель, позабыл – или же не знаешь, как закончила свои дни славная королева…
Оказывается, вальденбургский король умел говорить вкрадчиво, как ромейский царедворец, ради выгоды и власти готовый обмануть даже своего господина.
Лео на мгновение поднял глаза к потолку. Петля на шее ощутимо затягивалась.
– Ее казнили, о великий король. Колесовали… если память еще верна мне.
– Именно так! – Торнхельм широко улыбнулся. – Ибо король устал терпеть ее распутство и слушать ропот вассалов, недовольных нравами в семействе сюзерена.
– Понимаю, – медленно произнес Лео. – Супруга государя должна быть избавлена от злоумного слова, даже от тени недостойных подозрений. Я пытался сказать твоему кузену…
– Любовнику же ее, менее удачливому, чем остальные, выпустил кишки королевский палач. Да сделал это так мастерски, что несчастный юнец еще долго был в сознании и видел, как на добычу слетается воронье.
За приоткрытой дверью показалась тень, промелькнул чей-то силуэт. Лео не успел разглядеть ни осанки, ни цвета одежд, но пожелал, неистово и безрассудно, как желают только влюбленные, чтобы это была королева.
– Что ж, государь, ее супруг был в своем праве… Кто посмеет осуждать его?
Торнхельм слушал, опустив взгляд; ночь все еще была сильна, свет факела постепенно тускнел, и на лицо короля, подчеркивая грубость черт, ложились зловещие, резкие тени.