Цветы для наглых

Торнхельм умолк, не договорив, что, по-видимому, поручая принцу столь важное дело, Густав надеялся, что тот потерпит неудачу, однако ошибся, недооценив способности своего брата к дипломатии. Впрочем, наверняка Вольфу и самому об этом хорошо известно…

Вольф обернулся к ожидавшим у входа в башню придворным. По знаку короля барон приблизился.

– Дорогой барон, своим внезапным воскрешением ты поставил и меня, и моего брата, короля Торнхельма в весьма щекотливое положение, – улыбнувшись, сказал Вольф. – Но мы, кажется, нашли способ избежать раздора, и я, твой сюзерен и добрый друг, надеюсь на твое благоразумие.

Король Торнхельм и барон Кленце молча стояли друг против друга – ни вежливых приветствий, ни поклонов. Их давняя неприязнь, которая, казалось, ослабела со временем, снова набирала силу, и презрительное бесстрашие во взгляде барона вот-вот могло стать поводом для нового поединка.

– Следуй за нами, барон, – промолвил Вольф. – Нам необходимо многое обсудить.

Рихард Кленце, давно уже не доверявший никому, прикидывал, сколько человек может одновременно находиться в караульном помещении. При себе у барона был только длинный кинжал с узким лезвием; меч же забрали королевские стражники. Однако в комнате, разделенной на две неравные части каменной перегородкой, доходившей до самого потолка, никого не было.

Вельможи остановились у самого дверного проема, затем по одному вошли в помещение; их силуэты заслонили ровный дневной свет. Торнхельм велел Михаэлю немедленно найти королеву и сообщить ей, что ее ждут. Потом тяжело опустился на покрытую грубой тканью скамью, поднес руку к груди – рана дергалась и терзалась, как будто была живым существом, в свою очередь, испытывавшим муки. Махнул остальным.

– Оставьте нас. Вернетесь, когда вас позовут.

Вольф ногой подвинул к себе грубо сколоченный табурет, уселся, опершись локтем на стол. Нетерпеливое, тревожное ликование постепенно охватывало тевольтского короля, и, чтобы скрыть это, он несколько раз провел ладонью по гладким доскам.

– Я бы с удовольствием выпил красного рейнского.

Лео, уже на лестнице услышавший эти слова, крикнул куда-то вниз:

– Вина королю!

...За открытыми дверями, в глубине башни, виднелась изгибом уходящая вверх лестница. Слуга со светильником стоял у входа, у самых ступеней. Дневной свет проникал сюда только сквозь узкие окна-бойницы, и потому в башне всегда царил полумрак, всегда стоял чад от закрепленных на стенах факелов.

Королева помедлила, прежде чем ступить под эти своды, привычным, незаметным для себя самой движением подобрала подол платья.

С нею были Альма, Михаэль и Удо Лантерс, не пожелавший оставлять свою госпожу даже на столь непродолжительное время. Лео Вагнер стоял у самых дверей, придерживая створку рукой, как будто приглашал королеву войти. Анастази бегло взглянула на него – он лишь скромно опустил взгляд, как и полагалось менестрелю.

Притворщик. Мог бы объяснить, пока мы поднимаемся наверх, в чем все-таки дело, почему мне нужно встречаться с мужем здесь, в темной, неуютной башне, а не в зале Королей, отделанном панелями орехового дерева, где в простенках между окнами висят шпалеры, а на полу – ковер, где…

Ее маленькая свита не отставала ни на шаг; Анастази услышала, как глухо стукнула, закрываясь, тяжелая, окованная железными полосами дверь.

Сколько всего передумала королева за эти дни, сколько чувств заставляли ее то метаться из угла в угол по королевской опочивальне, то замирать на узкой лавке у самого окна, из которого только и видно, что крышу дозорной башни и необозримое зеленое море леса! А как труден был разговор с мужем, случившийся наутро после турнира! Вальденбургский король требовал от королевы твердости, честности и непогрешимости. Но что она, неверная супруга, могла ему сказать?..

Торнхельм сообщил ей о договоренности, достигнутой с королем Вольфом. Итак, у Рихарда Кленце есть только две возможности остаться в живых – оставить притязания, закрепив отказ соответствующим соглашением, и с тем уехать в свою вотчину, или же…

Или же отказаться вовсе от имени и титула, и уйти из Вальденбурга по любой из дорог в любую сторону света – как уходят все нищие и безвестные рыцари в поисках хозяина, которому пригодится их меч.

Рада ли она возвращению первого мужа? Да, рада, ведь война разлучила их так нежданно и жестоко, на самом взлете любви друг к другу. Если бы она не была рада, это означало бы, что у нее нет сердца. Ведь барон – отец ее любимого сына. Но радость эта вовсе не означает ни страсти, ни прежней любви.

А вдруг ее обморок – признак вовсе не испуга и перенапряжения, как утверждает лекарь, а болезни, или…

Она испугалась, ясно представив, как грязные скоморохи на площадях поют про нее непристойные песенки, треплют ее имя бесстыжими языками. Впрочем, пересудов не избежать – кто же откажется послушать такую увлекательную историю, а то и добавить, чего дурь пожелает! А когда молва подхватывает слухи, опровергать их уже бесполезно – растекаются что вода во время ливня…

Королева шествовала через круглую залу первого этажа, где вельможи и воины молча склонились, приветствуя ее; хороша, пряма, отстраненно-горда, и подол ярко-алой, отделанной по вороту и плечам беличьим мехом, расшитой золотыми цветами накидки тянется по каменному, усыпанному потемневшей соломой полу. А на платье слева, над самым сердцем – лилия и волк…