Страница 24 из 48
– Знаю. За это я тебя и люблю, – хранитель посмотрел на Мими, – но говорить мы будем не здесь – слишком много свидетелей.
Он приобнял старика за плечи и повёл к лестнице на второй этаж, бросив через плечо девочке:
– Подожди меня здесь.
– Но… – не успела она возразить, как хранители исчезли в толпе незнакомцев.
Растерянно переступая с ноги на ногу, девочка почувствовала себя, как рыба, попавшая в сеть. Никто вокруг не обращал на неё внимание. Лишь старый пёс лениво подошёл к девочке, уткнулся носом в её мокрую ладошку и дружелюбно махнул своим хвостом.
Да-да, милая, как я тебя понимаю. Они снуют туда-сюда, а ты лежи себе в стороне и терпеливо ожидай. А сколько ожидать – неизвестно. Так и следишь за временем, считая затёкшие бока. Три раза полежишь на правом, два – на левом, а там и хозяин придёт, почешет тебя за ухом и снова куда-то исчезнет. И всё начинается сначала: полежал на правом боку, на левом, заснул.
С тяжёлым протяжным вздохом животное повернулось на сто восемьдесят градусов вокруг своей оси и плюхнулось на ковёр.
– Садись, налью тебе желчи жабы, – послышался голос откуда-то сверху.
Задрав голову, Мими увидела большие, торчащие над барной стойкой, уши.
Ну почему я такая маленькая? Возмущенно подумала она и топнула каблучком башмачка. Макушка девочки едва касалась сидушки барного стула. Мир вокруг превратился в эпизод из сказки про Дюймовочку.
– Залезай, – перегнувшись грудью через стойку, улыбчивый юноша указал ей на высокий деревянный стул перед собой. – Тебя каким ветром?..
Девочка не ответила, только испуганно помотала головой.
– Я смотрю, ты не особо разговорчивая. Ну ничего, бывает. Я тоже поначалу тушевался. Тут это, как на перевалочном пункте: куча всех и совершенно никого. Ну, понимаешь меня, да? Ну, типа, чем больше город, тем более одинок ты сам. А сам я из Чернозёма. Посёлок маленький, жителей раз-два и обчёлся. А тут хошь-не хошь, как столица. Колорит местный другой, пороскошнее. Ты пей-пей, я эт сам придумал. Так сказать, фирменный коктейль от шефа, – гордо усмехнулся он.
Мими с ужасом взглянула на зелёную булькающую жижу в чёрном керамическом стакане перед собой и сморщила нос. Наклонившись чуть ниже, она почувствовала резкий запах тухлятины.
– Спасибо, я не голодна, – процедила она сквозь зубы, брезгливо отодвигая стакан в сторону.
– Ну, как знаешь. Будь, значит, за твой счёт, – довольно причмокнул бармен и опрокинул стакан одним ловким движением руки. – Красота-а-а… Ты эт, не думай. Существа здесь не такие страшные. Точнее, не все. Они хорошие. По-своему, правда, но какие есть. Да и слухи ходят, – переходя на шёпот, он наклонился ниже к столешнице и оглянулся по сторонам, – что появились душеловы. Это как крикруты, только пострашнее. У-у-у, что, впервые слышишь о крикрутах? Ты вообще откуда такая странная взялась? Впрочем, меня это мало волнует. Значит, слушай…
В те времена, когда на людей было наложено, ну, эт… страшное проклятие, и шкуры животных поселились в их телах, исчезло всё светлое и доброе. Души людей были закованы в золотые клетки. А клетки те были запрятаны в глубине лобных долей. Да-да, чего вылупилась так? Прям во-о-от тут!
Бармен ткнул Мими в лоб:
– Хотя в твоей голове такая б не поместилась… ха! Так, о чём это я? А… ну да. Клетки с душами были спрятаны, и существа забыли, кто они, что чувствуют и кого любят. С тех пор ими правили алчность, жажда власти, чревоугодие… Ну и всё в этом… э… духе, – он почесал затылок, – у каждого свой порок.
Недовольно потерев лоб, девочка обернулась в зал и посмотрела в лица незнакомцев.
У них там золотые клетки?
Детское воображение подсело на скамейку к реальности, вежливо сняло шляпу и дорисовало множество золотых птичек, сидящих на межбровьях у существ. Хихикнув, Мими вообразила свисающие с кончиков ресниц жердочки из тиса и крохотную серебряную мисочку с водой прямо в ямочке над губой:
– Пейте-пейте, птички дорогие, – шепнула девочка.
– В тело же убийцы, – увлечённый собственным рассказом, продолжал бармен, – поместилась шкура золотого буйвола – хозяина леса. А вместе с собой она принесла его самый большой страх – страх смерти. Великий понимал: теперь он – повелитель волшебного мира. Мира ужасных тварей, которые были готовы перегрызть друг другу глотки в любой момент. Они жаждали кровопролития. Поэтому Великий был в опасности и никому не мог доверять. Оттого и ввёл запрет – никакого облачения желаний. С тех пор ремецилы раскрывают свои шкуры лишь в срединные пиршества.
– Пиршества? Кто-то сказал – срединные пиршества? – пьяный бурундук оторвал сонную голову от пустой тарелки на столе и нервно облизнул зубы.
– Ложная тревога, Луи, – женщина с сигарой в ослиных зубах приподняла бровь и надменно посмотрела на бармена. – Сырк опять трепет своим языком почём зря.
– Щ… щ… щ… щегол! – оскалился бурундук и брякнулся лицом обратно в тарелку.