Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 23 из 48

Честь – это внешняя совесть, а совесть – это внутренняя честь.

   Артур Шопенгауэр

 

   Музыка в стиле кантри и непрекращающиеся разговоры жителей гостиницы встречали вновь прибывших. Центральная, она же и единственная, комната на первом этаже была полностью заполнена туристами. В воздухе витали ароматы трав. Стены, перила и лестница на второй этаж, в обнимку с широким восковым плющом, поддерживали старую ссохшуюся древесину здания. Плющ с маленькими белыми цветами-звёздами источал душистый медовый аромат. Около барной стойки, позади дремлющего пса, пушистой бородой свисал аспарагус. Ползучий фикус тянулся из глиняных горшков зелёными прядями к столикам с гостями. Поток зелени, падающий из деревянных ящиков на платяном шкафу до пола, как фата невесты, играючи скрывал цветное стекло старых бутылок.

   Глиняные горшки с растениями были повсюду: на стенах, окнах, на полу, полках, полочках и подставках. Цветы мягким настилом покрывали помещение. Их было так много, что свет в комнате казался таинственно-чуждым: приглушенно жёлтый перетекал в изумрудную дымку, как во владениях джина, на тысячелетия заточённого в зелёной бутылке на дне морской пучины.

   – Два гвидона, три питона. Друг кустистый вне закона… – в дальнем углу комнаты с лейкой и маленькими грабельками в руках хозяин цветочного рая, напевая детскую песенку, ловко передвигался от горшка к горшку.

   Он был занят любимым делом: поливал цветы старательно и осторожно, шептал им ласковые слова, кормил и уговаривал растения, словно малых детей.

   Тяжелая деревянная дверь с грохотом захлопнулась за вошедшими внутрь Митчем и Мими. Внезапно оборвавшаяся музыка повисла в воздухе, струны гитары замерли в напряжённом ожидании.

   – Тик-так, – пронзительно процедили часы.

   Десятки глаз настороженно глядели на новоприбывших. Девочка виновато вжала голову в плечи и спряталась за широкую спину хранителя.

   – А-а-ах, черт тебя подери, – послышалось из-за барной стойки, – живчик Митч!

   Звонкий свист пронзил давящую тишину в комнате, мгновенно подхватив с собой бурные аплодисменты, гогот и улюлюканье зрителей. С распростёртыми объятиями под свет софитов Митч бросился навстречу хозяину гостиницы, подхватил его и закружил в воздухе:

   – Осло! Как же я рад снова видеть тебя, старый ты цветоплюй.

   Недовольный и ошеломлённый происходящим, Осло, как слепой крот, беспомощно болтался в воздухе, размахивая руками.

   – Пустите меня немедленно! – визжал он, хватаясь за растения. – Какое вы имеете право?!

   Митч засмеялся и послушно опустил подслеповатого старичка на пол. Тот растерянно, подпирая руками поясницу и кряхтя, сделал несколько шагов вперёд и остановился.

   – Внеземная роза смеха, – произнёс он с одышкой.

   Достав из кармана видавшего виды твидового пиджачка носовой платок, старичок протёр свои очёчки в круглой позолоченной оправе и обернулся.

   – Лютый ты бракоборец… жив! Жив, белогривый! – закричал он и крепко обнял Митча.

   Хранитель совести был ростом не выше журнального столика. С жиденькой бородкой и широкими пушистыми бакенбардами он походил на комичную миниатюру Митча.

   – Конечно жив, куда ж я денусь? Неужели ты мог подумать, что Митч, повелитель крикрутов, будет побеждён какими-то толстыми хряками?

   – Ну, знаешь… всякое говаривали, – смущённо произнёс Осло, шагая вперёд. Чёрные, затупившиеся со временем, длинные когти на ногах существа шумно корябали пол. – Я, конечно, поначалу им не верил. Но уж больно ты задержался. Заставил сердце старика поволноваться.

   – Пришлось кое-куда заглянуть.

   – Снова?

   – Близкие Джона обеспокоены его состоянием, – сказал Митч. – Кажется, они в панике. Я им не сказал, но считаю их волнение небезосновательным.

   – Сколько?

   – Они пришли ко мне, когда он не появлялся дома уже больше двух недель. Конечно он и раньше пропадал. Но на два-три дня, не больше. А тут… говорят, стал резко меняться, последние дни не узнавал родных, постоянно шептал себе под нос что-то про Великого. Все мысли его только о нём были. Хранителя смелости не узнать. Боюсь, он заражён.

   – Зараза распространяется слишком быстро.

   – Он был у меня на крючке, Осло.

   – Митч, не казни себя. Ты не можешь спасти всех.

   – Ты не понимаешь. Ещё немного, и я поймал бы его, – Митч с такой яростью стукнул кулаком по столу, что сидящая рядом пара опасливо отодвинулась подальше. – И я боюсь, что не успею помочь ему.

   – Успокойся, – с укором сказал Осло, – ты распугаешь всех моих гостей.

   – Прости… но этот трус снова ухитрился сбежать. Всему виной эта…

   – Я смотрю, ты не один, – с мягкой улыбкой старик резко повысил голос, перебивая Митча, и махнул рукой в сторону рыжеволосой девчушки за его спиной. – Это из-за неё такой сыр-бор?

   – Мне нужна твоя помощь, Осло. Ты спасал мою шкуру тысячу раз. Спасти в тысяча первый – дело плёвое.