Страница 5 из 95
Вчера ходил в кино. Фильм настолько бесцветный, что я не запомнил даже его названия. Режиссер – полный бездарь, актеры еще нормально играли, но режиссер – это вообще нечто, как и сценарист. Что это за фильм? О чем он? Непонятно. Это как скучная книжка про жизнь таких вот Угнетателей на заводах, которыми завалены все магазины, но их никто не покупает, поэтому приходится покупать их в довесок – без них не продадут что-нибудь более пригодное для прочтения…»
- Чаю хочешь? – прозвучал над ухом тонкий женский голос. Макс оторвался от тетради, пожелтевшей, пахнущей пылью, и обернулся. Эта самая продавщица – кажется, ее зовут Анжелика – стояла прямо у него за плечом и вглядывалась в текст.
- А что ты такое читаешь?
- Да так, это не мое, и мне это дали с условием, что никто, кроме меня, этого не прочитает, - сказал Сотовкин, закрывая тетрадь и убирая назад в пакет. – Чаю? У меня своей кружки нет.
- Прошлый охранник свою кружку оставил здесь. Ты же не ел ничего сегодня, хоть чаю выпей.
- Да не хочу я, - отмахнулся Макс и снова полез в пакет.
Голос у нее, конечно, приятный. Да и на вид ничего… Светлые, но не канонично «блондинистые» и не выжженые перекисью, а скорее соломенного цвета, густые волосы, точеные, правильные черты лица, тонкие пальцы с длинными вытянутыми ногтями. Макс стал усиленно вспоминать, кого ему это напомнило, но успеха не достиг, и снова открыл дневник отца, но глаза скользили по тексту, отказываясь его воспринимать. У отца был странный почерк – с наклоном влево, размашистый, у многих букв были незамкнутые петли, торчащие вверх или вниз длинными дугообразными хвостами, эти хвосты часто пересекались, и из-за этого читать было еще сложнее. Поморгав несколько раз начавшими слипаться глазами – спал он сегодня плохо и поверхностно – Сотовкин снова углубился в текст.
«Говорят, солдат спит, служба идет. Скоро я тоже, наверное, начну спать при каждом удобном случае, но угнетатель все равно не даст спать. Даже когда я две недели назад болел, он все равно с утра начинал орать, чтобы я, даже с учетом того, что мне не надо в школу, поднимался и занимался чем угодно, но лишь бы не спал. Угнетателю все равно, чем бы ты занимался, лишь бы тебе было плохо, чем тебе хуже, тем ему лучше. Вампир. Не встречал еще до него людей, даже в школе среди учителей, которые с таким садистским удовольствием вытягивают из других соки. Зачем ему это? Непонятно…
Но вернусь к теме культуры. У меня такое ощущение, что все это делается лишь ради размежевания нашей культуры и западной. Как будто в пику капстранам снимается то, что людям мало интересно, а лучше неинтересно вообще: все равно же будут читать, смотреть, потому что больше-то нечего. Слышал, что на днях арестовали какого-то начальника на заводе угнетателя: у него нашли два импортных видеомагнитофона и кассеты к ним. Угнетатель обозвал его гнилым буржуем, педерастом и продажной шкурой, хотя я лично не понимаю, где, кому и как он продался: вменяют в вину только контрабандный ввоз техники. Почему бы советской промышленности не начать самой выпускать такие приборы, спрашивается? Потому что не нужно. Конечно, пишутся хорошие книги, выходят хорошие фильмы, но редакторы их режут, я уверен в этом. И провожу параллель с угнетателем: он точно так же размежевывает то, что ты ХОЧЕШЬ, и что тебе, по какому-то левому мнению, НАДО (левому не в политическом смысле, а в смысле – чужому). Когда ты делаешь только то, что НАДО – ты раздавлен, ты теряешь способность адекватно воспринимать то, что происходит вокруг тебя. И единственный путь к спасению – самому отдаляться от угнетателя. Но как это сделать, я пока не знаю. До половины седьмого – семи еще можно как-то исчезать из его поля зрения, но никак не позже: вечером из дома не выйдешь. Кажется, опять заболеваю. Мерзкая какая-то в этом году зима – вроде и тепло, но ветер постоянно морозный, колючий. И снег мелкий и колючий идет. В декабре хотя бы были оттепели, а тут унылые два-четыре градуса мороза весь январь и ни нормального мороза, хотя бы в 15 градусов, ни оттепели полноценной, какое-то не пойми что. Не разболеться бы – тогда придется сидеть дома с угнетателем.
Слышу шаги, думаю, он уже идет. На сегодня, надо понимать, все.»
Этой фразой первая запись в дневнике, датированная 31 января 1983 года, заканчивалась. Сотовкин перелистал тетрадь. Видимо, у отца со временем начали трястись руки, потому что дальше почерк становился еще более размашистым и неразборчивым. А может, он просто старался писать быстрее, опасаясь быть застигнутым этим «угнетателем», даже имя которого нигде не приводилось. В тетрадь было вклеено множество мелких бумажек, фотографий, вырезок из газет и журналов, некоторые страницы были загнуты треугольниками, на некоторых попадались сложенные в два-три раза бумажные ленты, исчирканные и исписанные совершенно бисерным почерком. В ней было всего сорок восемь листов (и то, по-видимому, часть была вырвана), но из-за всех этих бесчисленных вложений тетрадь казалась вдвое толще. Кое-где попадались какие-то схемы, списки. Наверное, вся скрытая от Угнетателя – как его, интересно, звали, и где он сейчас? – жизнь отца была заключена в эти тетради. Дома его ждали еще шесть таких тетрадей, и еще две – черновики отцовских сценариев к короткометражным фильмам. Макс решил сначала прочесть дневники, а потом уже заняться сценариями. Судя по названиям, конкретно эти сценарии либо не эволюционировали в фильмы, как некоторые другие, либо были кардинально переделаны. Фильмы сняла своими силами и средствами разная творческая самодеятельность в Керыле в начале девяностых – среди них отец вращался в последние годы.