Страница 8 из 12
Всё чаще Валентина выбиралась в кино или по магазинам с подругами. Благо Катюша безропотно оставалась с Сонечкой. Младшая девочка росла капризной, требовательной и плаксивой. Её первые слова после традиционного «мама» и «папа» были «мне», «дай», «хочу», «ещё», чуть позже появилось слово «купи». И «кака» – для всего, что не устраивало Соню. А не устраивало девочку всё, что не было в её пользу. Она требовала новых игрушек, красивых бантов и свежих фруктов в любое время года. А если не получала желаемое, устраивала истерики, падала в магазине на пол и билась головой и ногами до тех пор, пока пристыженные родственники не обещали ей требуемое.
«Сонька опять головой об пол колошматила в магазине. Маму жалко, стыдно ей за дочку, а той хоть бы хны. Покраснела вся, как помидор, орала на весь магазин. Купили куклу. А собирались мне за кофточкой… Мама сказала, что больше денег нет. Просила потерпеть. Потерплю».
«…Противная Сонька. Как хорошо было раньше…»
«…Вот бы зажмуриться, открыть глаза, и мы опять с мамой одни. Без Соньки и без крысёныша».
Верный безмолвный друг – дневник – терпел слёзы и жалобы. Ну кто-то же должен терпеть!
Соня-артистка
Когда Соня подросла, старшая сестра пыталась объяснить ей, что в семье не всегда есть деньги на её желания и прихоти. На это младшая презрительно отвечала, вздёрнув худенькое плечико:
– Это на тебя нет, а на меня всегда найдутся! Надо уметь не только просить, но и требовать, вот и всё. А ты, пока будешь ждать, так и проходишь всю жизнь в старом платье. Я вот, например, джинсы светло-голубые хочу, такие, как у Маринки из девятой квартиры! И получу, вот увидишь!
– Ты обалдела? Знаешь, сколько варёнки стоят?
– И что? Не моя проблема, пусть папахен трудится на благо дочери, – фыркнула Сонька.
А настоящие джинсы-варёнки были не то чтобы роскошью, а практически недостижимой мечтой каждой девчонки. Можно было, конечно, завязав штаны узлом, в домашних условиях сварить их в кастрюле с содой и хлоркой, завоняв всю квартиру (и не только свою), и получить нечто похожее на фирменные. Но это было бы совсем не то! А Соня захотела настоящие. И получила.
Так и росли в одной семье две абсолютно разные девочки. Одна спокойная, рассудительная, послушная, терпеливая – с виду по крайней мере (а что там внутри, никто и не разглядывал). Другая – взбалмошная, истеричная и самоуверенная. Соня, вообще, с детства была убеждена, что она королевна, она самая красивая, и за это её будут любить и всё ей давать. Девочка, действительно, росла симпатичная. Рыжеволосая, с зелёными, как у Николая, глазами, артистичная, она умиляла сначала мамаш на детской площадке, а потом учителей в школе.
– Если б не характер, цены б ей не было, – говорили Валентине на школьных собраниях.
– Артистка растёт, – вздыхали соседи, на которых Соня оттачивала своё мастерство.
– Простите, вы не поможете мне сумку донести, тётя Даша? Голова сильно кружится, всё плывёт перед глазами, – хорошенькая девчонка обращалась к соседке, и та безропотно тащила сумку с мукой, за которой Соню отправили в магазин.
– Зуб болит, мочи нет терпеть. Дайте таблетку, мне ещё контрольную по математике писать… – Прозрачные слёзы горохом катились из глаз девочки в кабинете школьной медсестры, и та писала записку учительнице, чтобы Соню немедленно отправили к стоматологу. Какая уж тут контрольная!
Девочка могла сделать вид, что падает в обморок, заплакать по собственному желанию, разыграть мини-спектакль в школе, на улице или подъезде, если ей это было выгодно. И Соне-артистке помогали выполнить домашнее задание, прощали не сданную вовремя работу или пропускали без очереди к прилавку.
Когда Соню стали привлекать к домашним делам, девочка талантливо разыгрывала, например, вариант с порезанным пальцем, чтобы не мыть полы или посуду. Едва поцарапав кожу, она наматывала бинт в несколько слоёв, жаловалась на дикую боль и, конечно же, добивалась того, чтобы её не заставляли ничего делать. Соня редко повторялась. У неё могла заболеть голова, скрутить живот, ломить ноги и стрелять в ухе. Позже, когда девочка пошла в школу, по её словам, ей задавали очень много уроков. Она уставала, не успевала погулять (а учительница говорила, что нужно бывать на свежем воздухе) – причины менялись, а результат оставался тем же: девочка отлынивала от домашней работы, и при этом её же ещё и жалели.
Кажется, никто, кроме Кати, не догадывался, что Соня – просто лентяйка, привыкшая получать всё и сразу, не прикладывая при этом никаких усилий. Когда старшая дочка приходила к матери с вопросом: «А почему Сонька не помогает мне с субботней уборкой? Когда я в первый класс пошла, уже сама всё по дому делала», Валентина её же упрекала в невнимании к Сонечке:
– Ты, что, не видишь, сестрёнка устала, она бледненькая, ей отдохнуть нужно. Как ты можешь на неё наговаривать? Ты же старшая, сильная, а она у нас слабенькая.
«Сонька снова увильнула от уборки. Я и полы мыла, и пылесосила, а она валялась на кровати с журналом да ещё причитала, что её никто не жалеет. То чаю ей принеси, то мороженое достань из заморозки».
«Сестрица не прочитала вовремя повесть по литературе, вечером закатила истерику, что голова болит. Пришлось мне за неё сочинение писать: мама попросила, чтоб нашей «болезненной» «двойку» не влепили. Гулять не пошла из-за неё. Достала меня Сонька. И мама вечно на её стороне. Верит ей…»
«Вчера чуть не утащила мой дневник. Еле успела выхватить. Придётся теперь его с собой в школу носить. Эта проныра везде найдёт…
И никому не расскажешь…»
Дела семейные
Николай и вовсе не вмешивался в «бабские» дела, регулярно требовал борща и котлет, а кто готовит обед или ужин, ему было всё равно. Он равнодушно относился к детям – как к родной дочке, так и к падчерице, не любил тратить деньги на их обновки, считая, что девочки и так разбалованы. Баловали в основном Соню. Она ни в какую не соглашалась донашивать Катины вещи, требовала новых. Катя с детства спокойно относилась к собственной внешности, а Соня лет с трёх постоянно крутилась перед зеркалом, приговаривая:
– Какая же я красивая, прямо настоящая принцесса Софья, правда, мам-пап? – девчонка требовала от окружающих непременного подтверждения своих слов.
– Ты у нас красавишна, – умилялась Валентина.
– В мою породу пошла! – гордо заявлял Николай, а Катя только фыркала, глядя, как ловкая сестрица вытягивала из родителей новые шмотки.
Валентина всегда удивлялась, какие же разные у неё получились дочки, не похожие ни друг на друга, ни на неё.
Катюша, невысокая, фигуристая, сероглазая, с каштановой косой до попы, неуверенностью в себе, мягким податливым характером и готовностью прийти на помощь.
И Соня, вредная проныра, тоненькая, артистичная девчонка, с зелёными глазищами и вьющейся копной рыжих волос, закрывающих половину лица. Крупный нос немного портил симпатичную мордашку. Другая девочка на месте Сони страдала бы по этому поводу, но только не она. «Это придаёт мне шарм», – заявляла мелкая задавака.
Родители Николая души не чаяли в единственной внучке, часто брали её к себе, всё ей позволяли и баловали сверх меры. А Катю они не замечали, никогда не передавали ей подарки к праздникам, не покупали шоколадки и мороженое. Сначала девочка обижалась, даже плакала от такой несправедливости, а потом, привыкнув держать эмоции при себе, перестала показывать, как ей горько и больно.
Впрочем, Катя, вообще, не демонстрировала собственные чувства, скрывала неприятности и утаивала проблемы. Всё равно никому не было дела до её внутреннего мира, так зачем оголять душу? У неё есть дневник, поверенный тайн и тревог, печалей и размышлений, на его странички выплёскивались и боль, и обиды, и тревоги. До поры до времени…
В четырнадцать Катя резко перестала быть голенастым подростком. Из гадкого цыплёнка с торчащими коленками и лопатками сформировалась симпатичная девушка, ниже среднего роста, стройная и, как быстро выяснилось, привлекательная для парней постарше. На неё стали обращать внимание старшеклассники и студенты, с ней заигрывали взрослые дяденьки на улице.