Страница 7 из 12
Катюша получила свою отдельную комнату с детским диваном, маленьким письменным столом и невиданным сокровищем – комодом, в котором можно хранить столько всего сокровенного. Правда, мама предупредила, что, когда малыш подрастёт, Кате придётся потесниться.
«Когда это ещё будет!» – подумала девочка и успокоилась.
Рожала Валентина тяжело. Двое суток мучений и раздирающей внутренности боли, без наркоза, без кесарева, для которого не было показаний. А раз нет, так и рожай сама! Тёмной стылой мартовской ночью на свет появилась девочка, крупная, рыжеволосая и крикливая.
– Вот уж намаетесь с ней, – отирая пот со лба, вздохнула уставшая акушерка. – Навидалась я таких шумных!
Измученная Валентина кивала, как китайский болванчик, поглядывая на дочку, ни на миг не прекращавшую кричать.
Девочку назвали Соней, якобы в честь матери Николая. Она и была с самого начала вся в родню отца и ни капельки не походила на Валентину и Катю. Про себя Валентина повторяла, что ни в какую свекровину честь она не называла свою младшую дочку. Есть у неё теперь две «императрицы»: Екатерина и Софья. И надеялась, что судьба не обделит удачей девочек, носящих царские имена.
А пока Соня не прекращала плакать. Как только открывала глаза – сразу поднимала крик, поела – и опять вопли. Сначала Валентина пугалась и бегала к педиатру чуть не каждый день. Девочку обследовали, сделали кучу анализов – ничего.
– Она просто привлекает внимание, хочет быть в центре событий, – подытожила невролог.
Сонюшка кричала и днём, и ночью. Новоиспечённый отец потерпел пару недель и выселил Валентину в комнату к Кате.
– Мне на маршрут рано вставать и пассажиров возить. А я который день с гудящей головой еду. Не ровен час угроблю кого, посадят ведь. Так что ты уж сама с этой горластой спи.
– А как же Катя? Ей в школу утром.
– Подумаешь! Что, она палочки не нарисует? И так шпарит, как пулемёт. Понимать разницу надо! – выходил из себя Николай.
Кате, с одной стороны, нравилось, что мама снова рядом. А с другой – противная Сонька орала не замолкая.
Валентина разрывалась между ребёнком, домашними делами и мужем. На Катю внимания уже не хватало. Девочка заканчивала первый класс, училась на «отлично» и успевала помогать маме.
Катюшка как-то сразу повзрослела, со вздохом приняв, что она теперь старшая, и начала жалеть маму. Ревность к сестрёнке она спрятала так глубоко, что и сама стала забывать о ней. Только иногда, тоскливыми воскресными вечерами грустила, вспоминая их с мамой распрекрасную жизнь вдвоём. И бежала к молчаливому другу, которому можно было всё рассказать. До поры до времени…
«Мамочка такая нервная. То плачет, то вздыхает. И засыпает сразу, как Сонька замолкает».
«…Вчера чистила морковку и порезала палец. Плакала. Никто не пожалел… Научилась строгать капусту».
«…С Сонькой надо было гулять. Не пустили с Аллой в кино».
«…Крысёныш опять на ужин принёс вонючую рыбу и пиво. Маму тошнит от этого запаха, а он смеётся. Ненавижу его…»
Валентина. Перемелется – му́ка будет
Летом, когда Катюша окончила первый класс, Валентина однажды сорвалась на мужа. Он не пришёл ночевать и не предупредил об этом. Женщина всю ночь обзванивала больницы и морги, плача от страшных мыслей и предположений. Маленькой Сонечке моментально передалась нервозность матери, девочка орала безостановочно, замолкая только для того, чтобы набрать воздуха для нового крика. Катя, засыпая на ходу, качала кроватку с сестрёнкой, пела ей песенки, носила на руках. Один раз чуть не уронила тяжёлую Соню, уснув на минутку с малышкой на руках.
Николай явился утром, довольный жизнью и ничуть не чувствующий себя виноватым.
– Где ты был, Коля? Я кому только не звонила! Что-то случилось? – бросилась к мужу Валентина.
– Где был, там уже нет. Что ты панику подняла, Валька? Я же мужчина, у меня есть свои потребности, а ты забыла, что у тебя есть муж. Только и думаешь, что о ребёнке.
Валентина оторопела и даже не нашлась сначала, что ответить. А когда до неё дошёл смысл сказанного мужем, она закатила Николаю скандал, с битьём посуды и криками. И наплевать было на соседей, явно слышащих отголоски скандала за картонными стенами. Не до них тут! Коля довольно равнодушно выслушал все претензии и спокойно отреагировал:
– Хочешь, я уйду? Но подумай сначала хорошенько бабьим своим умишком, надо ли тебе остаться одной с грудным дитём да ещё и с Катькой в придачу? Я-то себе найду жену, вон они в очередь выстраиваются, – самодовольно ухмыльнулся кобель местного розлива, почёсывая волосатую грудь. – А вот кому ты нужна будешь? Подумай, Валька, покумекай.
И Валентина, остыв, поразмыслив, спрятала гордость поглубже и приняла ситуацию. Она, как и многие женщины в её положении, даже начала себя винить в случившемся.
«Я ведь и правда мало внимания Коле уделяю. Сонечка все силы забирает. Вот он и ищет ласки и тепла на стороне. Но ведь не уходит же. Не бросает нас. Значит, любит», – убеждала себя женщина.
Если в двадцать два, когда Руслан обидел её своей изменой, она верила, что у неё всё ещё впереди, то сейчас, в тридцать, с двумя детьми и материальной нестабильностью, женщина всерьёз опасалась остаться одна, без мужской помощи.
И простила… А как женщины прощают? Вот так, закусив губы от отчаяния, затолкав поглубже чувство собственного достоинства, наплевав на самолюбие. Доля такая бабья. И не надо кричать: «Вот я бы на её месте!» Не надо. Каждый на своём месте решает, как быть и с кем жить.
Перемелется, мука будет. Перемололось, забылось, отошло на второй или двадцать второй план.
«Катюша, помой посуду», «Катя, погуляй с Сонечкой», «Катька, я уже битый час обеда жду», «Кать, ну некогда мне уроки проверять. Сама как-нибудь, ладно?»… Просьбы, приказы, равнодушие… Катя – помощница, Катя – ответственная, Катя – беспроблемная.
Конечно, были и другие слова, и мамина мимолётная забота и негромкая любовь, и девчоночьи игры с подружками. Но почему-то до сих помнятся эти фразы, как будто их накрепко вбили молотком в детскую головку.
Катя училась, росла, не привлекая внимания к своим заботам. Она, вообще, почти не чувствовала себя ребёнком. Словно кто-то невидимый провёл жирную вертикальную линию, и детство закончилось вместе с новым браком матери и рождением сестрички, осталось за чертой. Никто не делал скидку на то, что Катя ещё совсем маленькая, ей давали задания и требовали выполнения.
Сама Катя, благодаря любви и жалости к матери, измученной заботами о беспокойном ребёнке, эгоистичном муже и постоянными массажами, быстро повзрослела и приняла как данность свою новую жизнь. Она больше не играла в куклы (тряпичная любимица Маруся, которой они с мамой шили наряды из лоскутков, переселилась в старый ящик с игрушками), постепенно перестала болтаться с подружками на детской площадке. Ей было некогда заниматься подобными, как она презрительно говорила девчонкам, «глупостями». Катя спешила после школы домой, чтобы отпустить маму на массаж или просто дать ей отдохнуть.
Николай в воспитании дочки почти не принимал участия, иногда с неохотой соглашался понянчиться с Соней, но делал это с нескрываемым недовольством и потом долго и нудно бухтел, что не мужское это дело. В целом Валентина с Колей жили мирно, работали, вкалывали на даче, иногда выбирались на природу с приятелями. Муж в компании больше молчал, немного оживлялся после пары бутылочек пива, а если принимал на грудь больше своей нормы, опять замолкал и угрюмо слушал чужие речи.
– Бирюк он у тебя, мрачный и тусклый, – говорили Валентине приятельницы. – О чём ты вообще с ним беседуешь?
– Да я ж не за болтуна замуж выходила, а за работящего мужика с руками, – Валентина отшучивалась. А у самой на душе черным-черно.
На самом деле они с Николаем практически не разговаривали. Все простые действия: сходить в магазин, поесть, постирать, съездить на огород – были и так понятны и не требовали обсуждения, а других общих тем у супругов так и не появилось.