Страница 93 из 105
Она опустила руку и посмотрела на своего любимого. Он сказал, что Она просит всех выйти. Правнуки, явно чувствовавшие в ее присутствии тревогу, объяснить которую себе они еще не могли, быстро выскользнули за дверь. Внуки выходили, нерешительно оглядываясь. Дети шли, ссутулившись, вытирая слезы, поддерживали друг друга. Она смотрела им вслед. Смотрела, как они выходят из ее темной комнаты в ярко освещенную квартиру, словно пересекают границу иного мира. Сколько раз Она видела во сне нечто подобное. Люди, уходящие в свет. Какие странные мысли посещали ее перед смертным часом…
А сейчас Она хотела побыть наедине со своим любимым. Да, насмотреться, надышаться, хотя так, конечно, не бывает. Он сел на край ее кровати. Наклонился низко-низко, прижался мокрой щекою к ее щеке. Нежность в ее груди поднялась высокой волной и с новой силой хлынула слезами из глаз. Горячие ручейки скользили, ныряли между глубоких морщин. Она отодвинула его чуть-чуть и посмотрела в глаза гаснущим взглядом. Ей так не хотелось прощаться. Вся их жизнь со всеми радостями и печалями, трудностями и победами, казалась ей сейчас одним счастливым днем. Она гладила его по щеке, а из его глаз тоже катились и катились слезы. Она слабо потянулась к нему, и он снова прижался к ней щекой. Она прижалась к нему холодеющими губами и плакала. Не от страха, нет. От жалости. К нему и к себе. Как же он без нее? Как же Она без него? Как же Она без них всех? Таких нужных, таких любимых, таких родных… Одна… Она никогда не была одна…
Вдохнув так глубоко, как только могла, собрав последние силы, Она горячо и нежно прошептала ему на ухо:
- Солнце, прости меня. За все. Я так тебя люблю…. – и погрузилась во тьму.
Тьма подхватила ее в мягкие ладони и аккуратно опустила, как каплю, в невесомый водоворот. Да, невесомый. Неосязаемый. Не упругий, не вязкий, не мягкий, не жесткий, не легкий, не колкий… Никакой… Наверное, таким и должен быть беспросветный мрак, наступающий после жизни. Водоворот кружил ее, то ли затягивая все глубже, то ли поднимая все выше. Мчал все быстрее, сжимал все сильнее. Вытряхивал из нее чувства, вымывал воспоминания, выскабливал сожаления. Старательно вылизывал радости и обиды, высасывал, словно через трубочку, причмокивая, нежность, любовь, вожделение, страсть. Распускал, точно свитер, ее душу и перемалывал в своих вращающихся бесконечных кольцах ее пестрые нити.
Первые мгновенья водоворот содрогался от звука горестных всхлипов и стонов отчаянья, кто-то звал ее по имени, кто-то кричал «Мама!», но с каждым мгновеньем голоса становились тише, сплетались, сливались друг с другом, превращаясь в невнятное бормотание. Бормотание стало утробным гулом. Гул качался, кружил вместе с нею в водовороте, становился все выше и выше, покуда не перерос в невообразимой высоты и кристальной чистоты звон. Звон рассыпался на осколки детского смеха, звона гитарных струн, птичье пенье, плеск воды и какие-то другие, родные, волнующие душу и тревожащие остывающую память звуки.
И вместе с этими знакомыми звуками мрак начал вспыхивать цветными пятнами, яркими, радужными, завораживающими. Водоворот подхватывал их, тащил за собой, заставляя вращаться. Быстрее и быстрее. Полыхающая радуга вытягивалась, размывалась, кружилась, сливая цвета воедино. Быстрее, быстрее, быстрее. До тех пор, пока они не превратились в белое сияние. Чистое, холодное и бездонное. Как вечное небо в окне.