Ей Снился Сон

Он сел на край ее кровати. Наклонился низко-низко, прижался мокрой щекою к ее щеке. Она отодвинула его чуть-чуть и посмотрела в глаза гаснущим взглядом. Ей так не хотелось прощаться. Вся их жизнь со всеми радостями и печалями, трудностями и победами, казалась ей сейчас одним счастливым днем. Она гладила его по щеке, а из его глаз катились и катились слезы. Она слабо потянулась к нему, и он снова прижался к ней щекой. Она прижалась к нему холодеющими губами и плакала. Не от страха, нет. От жалости. К нему и к себе. Как же он без нее? Как же Она без него? Как же Она без них всех? Одна… Она никогда не была одна…

Вдохнув так глубоко, как только могла, собрав последние силы, Она прошептала ему на ухо:

- Солнце, прости меня. За все. Я так тебя люблю…. – и погрузилась во тьму.

Или это был не сон?

Ее разбудили сдавленные всхлипы и тихий шепот, доносившиеся откуда-то от окна. Она не видела, но знала, что плачет ее старший сын. Конечно, Она одинаково любила всех своих детей, но все же с ним у нее была какая-то особая связь. И он всегда как-то особенно остро переживал ее проблемы, боялся за нее больше других, заботился трогательней. И то, что сейчас он не мог сдержать слез, было не удивительно. Успокаивала его старшая сестра. Львица всегда была девочкой рассудительной. Когда-то в юности они сильно поссорились и долго не общались, но годы взяли свое. Брат и сестра помирились. И сейчас ее поддержка была для него особенно важна. Средний сын всегда был сдержанным, его эмоции не часто вырывались наружу. Вот и сейчас он молча сидел в кресле, сцепив руки замком и низко опустив голову. Младшие стояли, обнявшись, словно оцепенев. Их слезы, их страхи, их ожидание неизбежного словно спутали их по рукам и ногам. Всего этого Она не видела, но знала, что все именно так.

Веки ее дрогнули, и Она открыла глаза. Комната, погруженная в полумрак. Желтый свет настольной лампы. Она всегда любила именно такой желтый свет. Именно с ним были связаны самые важные, самые яркие, самые теплые моменты ее жизни. А сейчас ей бы просто было трудно выдержать более яркое освещение. Хотя и было немного грустно от того, что настольная лампа не позволяла увидеть лица всех, собравшихся здесь. Все они были дороги ей и ею любимы.

Она мечтала и часто видела во сне, что перед последним часом успеет повидать всех, со всеми проститься. Грезила, что они соберутся в ее комнате, что Она посмотрит в их родные глаза, прикоснется к их рукам, что, может, сумеет обнять их, или они обнимут ее, что почувствует последний раз их тепло, вдохнет их запах. Что тогда ей будет не страшно. И сейчас Она была почти счастлива, потому что все получалось именно так, как ей хотелось. Здесь были ее дети. И дети ее детей сидели, кажется, на диване, изредка обмениваясь короткими приглушенными фразами. А за стеной были слышны голоса ее правнуков. Она улыбнулась. Эти юные звоночки словно переносили ее в те далекие времена, когда Она сама была молодой мамой, и тишина для нее наступала лишь тогда, когда ее непоседы засыпали. Но и тогда Она не могла не присесть рядом с ними, прислушиваясь к их сонному дыханию. И не было для нее лучшей музыки, чем эти теплые звуки.

Все складывалось так, как Она хотела, как видела во сне. Комкая слабеющими пальцами край одеяла, Она обвела глазами все, что попадало в круг света настольной лампы. Рядом с нею сидел ее любимый. Человек, благодаря которому Она заново научилась жить, чувствовать, воспринимать мир в его многоцветии и многозвучии. Человек, с которым Она шла по этой жизни столько лет, который не уставал говорить «люблю», и которого Она любила бесконечно. Сейчас ему было хуже, чем ей. И он сидел, ссутулившись, сжавшись, помертвев. Он глядел тревожно, прислушивался к ее дыханию. Прислушивался еще более настороженно, чем все предыдущие ночи, проведенные им почти без сна. Рядом с нею. Она чувствовала, как ему страшно. Она чувствовала, что если бы он мог, он прижал бы ее к себе и не отдал никому. Никому! Даже смерти.

Она смотрит на него. Старенький. Седой. В морщинах. А видит юного красавца с солнечной весною в серо-зеленых глазах. Юного принца, который освободил ее из высокой башни безысходности, сразив наповал дракона ее отчаяния. Ей хочется улыбнуться, но видя его слезы, текущие по лицу, сердце наполняется печалью, и губы начинают невольно дрожать. Она смотрит на него, и нежность в ее взгляде не знает границ. Она смотрит на него. Она хочет насмотреться. Напоследок.

Она прислушивается к себе. Как странно стучит ее сердце. Словно размышляет, нужен ли следующий удар, или все, или хватит. Она хочет все успеть. Она должна все успеть сейчас. Все, что ей снилось последние дни и ночи. Все, о чем Она грезила. Она с трудом протянула к нему руку и, беззвучно шевеля губами, попросила его наклониться поближе к ней. Он наклонился, и Она почувствовала, как все, собравшиеся в комнате, напряженно подались вперед. Она, часто дыша и едва справляясь со своим голосом, прошелестела ему на ухо, что ей очень хочется посмотреть на всех, прикоснуться на прощанье. Его губы задрожали, из глаз покатились слезы. Он поднялся, трясущейся рукой вытер щеки и, растерянно моргая, оглядел детей и внуков. Передавать вслух ее просьбу не было нужды. Они сразу все поняли. Кто-то из младших тихо вышел и вернулся с правнуками. Все собрались возле нее, встали так, чтоб всех было видно. Она протянула руку, и они тоже потянулись к ней. Ее дрожащие пальцы заскользили по маленьким ручкам внучат, таким теплым, таким нежным; по рукам их родителей, заботливым, полным силы, полным жизни; коснулись натруженных рук своих детей, шершавых, уже покрытых морщинами, но таких родных. Ей хотелось гладить их по щекам и волосам, прижимать к сердцу, но сил на это уже не было. Она еле слышно шептала: «Спасибо, мои хорошие, спасибо». Оттого, что они были рядом, в комнате стало как будто светлее. Во всяком случае, ей так казалось. Слезы, застилающие ее глаза, превращали родные лица, освещенные нежным желтым светом, в сияющие золотистые лики. Это было похоже на счастье. Было бы. Если бы не должно было закончиться так скоро.