Ей Снился Сон

Ей снилась музыка. Снились репетиции, концерты, поездки. Большие и маленькие залы, свет софитов и лучи прожекторов. Снилось мерцание внимательных глаз. Снился огонь протянутых к ним рук, пальцы, похожие на языки пламени. Она выходила к микрофону, меняя образы, бросаясь в поток звуков, как в омут, как в бешеные струи водопада. Она проживала каждую песню, как целую жизнь – от рождения до смертного часа. Она пела сама и, слушая голос своего Солнца, вторила ему. Летала и падала, скользила темными переулками и шла через дым, звенела вместе с булатными струнами и падала в страну чудес, и снова и снова поднимала непокорные флаги любви.

Или это был не сон?

Она открыла глаза. За окном дышал морозным сиянием короткий январский день. Безупречная белизна, сочившаяся сквозь стекло, казалось, несла с собою этот пронзающий душу холод. Она прищурилась и зябко поежилась. Кресло, в котором Она дремала, укрывшись пледом, тихо вздохнуло, отвечая на ее неловкие движения. Последнее время ее столетнее тело стало непослушным и слабым. Хотя еще совсем недавно Она могла без устали хлопотать по дому, часами гулять под ручку со своим тоже состарившимся Солнцем, играть со внуками, спешить к детям на мастер-классы и творческие встречи, бодро семенить на концерты. Ей было все интересно и на все хватало сил. И вдруг как-то совершенно внезапно все закончилось. Она буквально почувствовала, как однажды остатки жизни, желаний, сил потекли из ее пальцев, губ, глаз. Они сочились тонкими струйками золотистого света, словно Она превратилась в сито. Они струились и рассеивались, подхваченные ветром событий, питающих жажду жить. А ее вдруг покинула эта жажда. Ее дыхание стало горячим и прерывистым. Тело – до неузнаваемости тяжелым, в то время как кожа стала тонкой, сухой и ломкой, как старая папиросная бумага. Она стала мало говорить и много думать, или думать и забывать сказать. Стала путать явь со сном и фантазии с воспоминаньями. Утром с трудом поднималась с постели, а днем часто дремала в кресле.

Она подняла руку и посмотрела на нее. На фоне светящейся белизны ее дрожащие пальцы казались еще более тонкими и сами будто светились. Она усмехнулась про себя и уронила уставшую руку поверх пледа. На кухне засвистел чайник. Она улыбнулась. Откинула плед и, тяжело дыша, поднялась из кресла. Опершись одной рукой о подлокотник, а другую прижав к груди, постояла, отдышалась и маленькими шажками пошла на кухню.

Ее любимый муж, ее дорогой старичок сидел, ссутулившись, над чашкой горячего чая. Она подошла к нему сзади, обняла, скрестив руки у него на груди, прижалась щекой к его щеке. В этом прикосновении было столько света и любви, что они начинали невольно улыбаться каждый раз, как обнимали друг друга или сплетались пальцами.

- Солнце, сделаешь мне кофейку? – попросила Она.

- Конечно, родная. Садись. – Сказал он, взял ее за руки нежно и усадил за стол. Она с печальной улыбкой смотрела, как он привычно хлопочет, заваривая ей кофе, ставит на стол вазочки с печеньем и конфетами. В его движениях было столько заботы, столько тепла, что глаза ее невольно заслезились. Капельки срывались и быстро прятались в морщинках, избороздивших лицо. Поставив перед нею чашку с ароматным кофе, любимый вернулся на свое место, но не прикоснулся к своему чаю, а сидел и смотрел, как Она помешивает ложечкой, как, щурясь, дует на горячий напиток, как прихлебывает тихонько. Ночами он лежал рядом и, обняв ее за плечи, прислушивался к ее дыханию. Она подняла глаза, посмотрела на него и, положив свою сухонькую ручку поверх его морщинистой руки, светло улыбнулась. И чай, и кофе давно остыли, к конфетам и печенью они так и не притронулись, сидели, смотрели друг на друга и говорили без слов.

Или ей это только приснилось?

Дни рассыпались, словно снежинки, на воспоминания, сны и тихие сожаления о том, что Она причиняет столько страданий тому, кто любил ее всю жизнь, и кого Она любила всем своим сердцем. Но ничего не поделаешь, никому не дано жить вечно. Это было понятно всем, но от этого было не легче. И сыпался снег. И тянулись дни в ожидании неизбежного.

Ей снился сон.

Комната, погруженная в полумрак. Желтый свет настольной лампы. Она лежит в постели, беспомощно комкая край одеяла. У окна кто-то сдавленно всхлипывает, и кто-то другой тихим шепотом уговаривает его успокоиться, настойчиво, но нежно. Она не видит, но знает, что это ее старший сын и дочь. Она не видит, потому что не может повернуть голову, но знает, что здесь, в комнате, и остальные ее дети. Ее дети. Они сами уже бабушки и дедушки, но разве это что-то меняет? Разве от этого они перестали быть ее доченьками и сыночками? Дети их, ее внуки, тоже сидят где-то рядом тихонько. А за стенкой слышны ребячьи голоса. Эти юные звоночки словно переносят ее в те далекие времена, когда Она сама была молодой мамой, и тишина для нее наступала лишь тогда, когда ее непоседы засыпали. Но и тогда Она не могла не присесть рядом с ними, прислушиваясь к их сонному дыханию. И не было для нее лучшей музыки, чем эти теплые звуки.

Рядом с нею сидит ее любимый. Ссутулившись, сжавшись, помертвев. Он глядит тревожно, прислушивается к ее дыханию. Она чувствует, как ему страшно. Она чувствует, что если бы он мог, он прижал бы ее к себе и не отдал никому. Никому! Даже смерти. Вот только эта своенравная дама не спрашивает разрешения, берет то, что ей нужно, и молча уходит.

Она с трудом протягивает к нему руку и, беззвучно шевеля губами, просит его наклониться поближе к ней. Он наклоняется, а Она чувствует, как все, собравшиеся в комнате, напряженно подались вперед. Она шелестит ему на ухо, что ей очень хочется посмотреть на всех, прикоснуться на прощанье. Его губы задрожали, из глаз покатились слезы. Он поднялся, трясущейся рукой вытер щеки и, растерянно моргая, оглядел детей и внуков. Они сразу все поняли. Кто-то из младших тихо вышел и вернулся с правнуками. Все собрались возле нее, встали так, чтоб всех было видно. Она протянула руку, и они тоже потянулись к ней. Ее пальцы заскользили по маленьким ручкам внучат, по рукам их родителей, коснулись натруженных рук своих детей. Ей хотелось гладить их по щекам и волосам, прижать к сердцу, но сил на это уже не было. Она еле слышно шептала: «Спасибо, мои хорошие, спасибо». Оттого, что они были рядом, в комнате стало как будто светлее. Она опустила руку и посмотрела на своего любимого. Он сказал, что Она просит всех выйти. Правнуки, явно чувствовавшие в ее присутствии тревогу, объяснить которую себе они еще не могли, быстро выскользнули за дверь. Внуки выходили, нерешительно оглядываясь. Дети шли, ссутулившись, вытирая слезы, поддерживали друг друга.