Ей Снился Сон

Солнце мое закатилось за крест.

В двери уткнув указующий перст,

Жизнь предлагает выбрать насест

Или плаху.

В окна вольется спасительный свет.

Вспомни потом, сколько было мне лет,

Сколько мне выпало счастья и бед,

Сколько страха.

Вечером лечь и опять умереть.

Слезы со щек отрешенно стереть,

Сердце на новый замок запереть –

И довольно.

Солнце мое закатилось за крест.

Зависть во взгляде на белых невест.

В грудь мою вогнан осиновый шест.

Как больно!

Ю. Соловьева

Ей снился сон.

Сон, похожий на жизнь. В этом сне Она спалила все свои мечты, надежды, перспективы и планы на погребальном костре январской безжалостной вьюги. Она отказалась идти вперед, отказалась от ожиданий, обещаний и возможностей. Все то, что они хотели сделать, чего хотели достичь вместе, Она не стала делать одна. Она запретила себе стремиться, жаждать, желать, сиять и летать. Она поплыла по течению белой реки безразличия, топя горячие слезы в ее холодных волнах.

Ей снилось, что Она пыталась уйти, но не ушла. Снилось, что Она пренебрегла одним ради другого и очень ошиблась. Снилось, что обманувшись сходством, шагнула, как в бездну, в объятья, оказавшиеся шелковой сетью. Хотела спасти чайку, а выпустила дракона. Ошиблась. Опять ошиблась. Снились купальские костры и цветы, сплетенные стеблями, над высоким челом. И слова, что Она хотела сказать, так и не сорвались с губ, а те, что прозвучали, не имели права на жизнь. И выпал снег, и заморозил юную зелень, и снова стало белым-бело. Ошиблась. Опять ошиблась.

Ей снились мужчины с родинкой на левой скуле под нижним веком. Они приходили в нее, как в гости. Одни аккуратно снимали обувь в прихожей, другие топали в комнату в грязных ботинках. Они желали каждый своего: кто-то хотел терпкого чая, кто-то жаждал бодрящего кофе, кто-то – сладкого вина и изысканных фруктов, кто-то – водки и жареного мяса. Никто не нуждался в искренней чистоте ее родниковой воды, никто не искал источника. Пока не взошло Солнце.

Ей снились дети. Бессонные ночи у колыбелей. Бесконечные пеленки и распашонки. Сказки на ночь. Поездки автостопом. Утренники в детском саду и первые звонки. Тетрадки, тетрадки, тетрадки, дневники, выпускные. Росли, умнели, выходили замуж и женились, покидали отчий дом. Строили свою жизнь. Приводили к ней своих детей. Ей так нравились слова «мама» и «бабушка». Ей так хотелось слышать их чаще. Она так любила их! Они – главное счастье в ее жизни.

Ей снилось училище – обитель муз. Режиссура, философия, художественное слово, грим, декорационное и музыкальное оформление спектакля. Творческое общение, репетиции сияние глаз. Отчетные представления, свет рампы, шорох кулис. Радость! Бесконечная радость и труд в поте лица. Сценарии, бессонные ночи, курсовые, диплом.

Ей снилась работа. Внимательные детские глаза. Краски, карандаши, рисунки. Вереницы образов, радужная палитра. Игрушки из глины. Выставки, конкурсы, волнения и победы. Беседы, совместные прогулки, истории, рассказы. Игры, открытые занятия, огоньки, чаепития. Добрый свет. Трудолюбие и искренность. А потом – усталость. Опустошение. Прощание. Воспоминания, воспоминания, воспоминания – только о хорошем.

Ей снился институт – колыбель молодых актеров. Снова парты, снова пары, снова захватывающие дух лекции. Мольберты и макеты. Экскурсии и икебана. Театральные машины и театральные цеха. Костюмы и грим. Ночи над чертежами. Море литературы. Обязательно прочитать! Контрольные, зачеты, экзамены. Победы и поражения. Надежды и отчаяние. Внимание и доверие. Азарт. Увлеченная гонка. Радость, радость, радость! Диплом. Церемония вручения. Актеры прощаются репликами из спектаклей. А что может сказать театральный художник? Улыбаются, кивают молча. Она – последняя. «Скажете что-нибудь?» Экспромт: «Нас не предупредили, поэтому мы не готовились, но мы вам потом все нарисуем! Честное слово!»

Ей снились друзья. С кем-то Она виделась часто, с кем-то редко. Дорожила, берегла, ждала, надеялась на встречи. Кто-то был рядом, кто-то далеко, но связь не рвалась. Однажды к ней в гости приехали Москвич и Окружной. Москвич оброс бородою, как леший, и Окружной изменился, похудел – не узнать. Она была рада их видеть, но обстоятельства не позволили пообщаться подольше. Поговорили в коридоре. Простились тепло. Но было неловко. Умерла Элис. Внезапно. Нелепо. Совсем молодой. И как-то посыпалось сразу. Уходили едва ли не каждый год. Те, кому еще жить бы да жить. Она устала ходить за гробами. Она стала бояться смертельного холода. В ее сердце стало так много крестов, что ходить по этому кладбищу можно было часами.

Ей снилась мама. Снилась последняя встреча с нею. Мама снова завела разговор о том, кого лучше прописать в ее комнату. Хотя уже давным-давно решили, что это должна быть ее старшая дочь. Она смирилась уже с тем, что ее саму мама ни в какую не хочет прописывать к себе, хотя это было самым простым решением вопроса. Но зачем каждый раз снова и снова повторять «Кому? Кому лучше?» Тем более что уже через полгода старшая дочь стала бы совершеннолетней, и ее прописка никак не повлияла бы на необходимость переоформления документов на получение пособия. Мама снова в чем-то каялась, плакала и курила, курила. Ей уже нужно было собираться домой, Она заехала ненадолго, чтобы договориться о том, когда лучше приехать с семьей в новогодние каникулы. Ей нужно было собираться домой. Но Она почему-то все сидела и вместе с мамой курила одну за другой. Что-то словно парализовало волю, убило желание двигаться, подавило потребность спешить. Мама говорила, говорила, повторяя одно и то же в который раз. Вдруг лампа под шелковым абажуром судорожно мигнула и словно пролила мимо мира половину своего света. Воздух вздрогнул, качнулись клубы дыма, медленно расплывавшиеся в воздухе. Стало как-то странно, темно и тревожно. Время словно замедлило свой бег, звуки провалились куда-то, или заглушались странным звоном в ушах. Она смотрела на маму, которая продолжала что-то говорить, неестественно медленно шевеля губами. А ей стало так тоскливо. И совершенно четко и ясно прозвучала в голове мысль: «Ничего-то ты, мама, нам не оставишь. И вижу я тебя последний раз». Это было настолько ужасно, что Она затрясла головой, чтобы прогнать наваждение. И в следующий миг звон пропал, и лампа засветила, как обычно, и дым спокойно растекся под закопченным потолком, и мама, ничего не заметив, продолжала говорить. Но меньше, чем через неделю, в первых числах Нового года, мама умерла. Внезапно. Нелепо. Умерла от воспаления легких. Умерла потому, что не легла вовремя на обследование в больницу и, соответственно, пропустила болезнь. Умерла, собираясь, видимо, пойти в магазин, успев только сунуть одну руку в рукав шубы. Когда вскрыли дверь и вошли в комнату, обнаружили ее, лежащую на полу, с шубой. А рядом аккуратно стояли сапожки. И в телевизоре, включенном на полную громкость, Волк кричал Зайцу: «Ну, погоди!» Так что вместо новогодних каникул, вместо хороводов у елки и мерцания гирлянд были похороны. И пустота. И примерно на сороковой день мама явилась во сне. В комнате без окон и дверей. Той самой, в которой ей уже случалось бывать, встречаясь с ним или с кем-то из ушедших друзей. Она сидела, как всегда, на полу. И мама появилась, будто ниоткуда. Она стояла у зеркала, помолодевшая, в красивом черном платье, с пышной прической, и красила губы. «Привет, мам», - сказала Она. «Привет. Как дела?» - через плечо бросила мама. «Да, вроде, нормально все. Хорошо», - сказала Она. «Ну и хорошо, что хорошо», - ответила мама, - «Ладно, ты извини, меня ждут», - и не глядя на нее, поправила волосы и уверенной походкой ушла в появившуюся и снова закрывшуюся за нею дверь, тут же исчезнувшую без следа.