Страница 68 из 105
Она стояла и смотрела в разверстую мглу. Мглу, ожидавшую сошествия ангела. Мглу, жаждавшую поглотить ее любовь. Их любовь. Подходили проститься, прикасались, обжигались последним лобзанием. Прокатился шепот – пора. С гроба собрали живые цветы и сунули всю охапку ей в руки. Она задохнулась от аромата и холода, оцепенела от страха и безысходности. Мама вскрикнула, зарыдала и осела. Папа обнял, прижал ее крепко. Удары молотка. Гвозди, забитые в сердце. Колыбель, покачиваясь, опускается во мглу. Тихо стукнуло, достигнув дна. Подходили, чтобы бросить горсть земли. Она шла следом за всеми, держа в руках охапку живых цветов, медленно, как невеста к алтарю. Не плакала. Пустая и мертвая. Край мглы зашуршал под ногой, осыпаясь крошками камешков и грунта. Может быть, сделать еще шаг? Из мглы во мглу. Какая теперь разница? Шагнуть, упасть на последнее ложе, прижаться, не отпускать… Вдохнула, закрыла глаза.
Чьи-то руки подхватили ее, запахло чем-то отвратительным и резким. Ноги совершенно не держали ее. Кружилась голова. Обморок, что ли? Как не вовремя… Как пусто… Как поздно… Все поздно…
Стучит и стучит… не сердце… земля по крышке гроба. Все тише, точно в ушах вата. Бездна насытилась.
Маленький холмик земли.
Прощай…
Навеки…
Цветы падают, обнимают жарко, умирают под снегом. Вот бы и ей упасть, обнять, остаться здесь, остаться одной… Нет, не одной. Рядом с тем, кого любит. Навеки. Но чьи-то руки по-прежнему крепко держат ее. Последние взгляды. Последние вздохи скорби. Стакан, накрытый кусочком черного хлеба. Липкие конфеты в горсти… Прости… Прощай… Прости… Прости… Прости… Прости…
Двинулись к машинам, утопая в снегу. Криптик крепко держит ее, не давая упасть. На рукаве ее повисла Элис и, цепляясь окоченевшими скрюченными пальцами за воротник, тычась зареванным лицом в ее щеку, прокричала, проревела, провыла в самое ухо:
- Пожалуйста, ты-то не делай этого! Не смей! Пожалуйста! Не смей! Если еще и ты кинешься, это будет п.….! Понимаешь? П…..!
Элис повторяла и повторяла это слово, и трясла ее, добиваясь какого-нибудь ответа. Она посмотрела на подругу невидящим взглядом, прошелестела одними губами:
- Я не сделаю этого. Обещаю.
И подумала, что впервые заранее знает, что не собирается держать слово.
Сели в машины, качнулись, поехали. Она провалилась в глубокое забытье, в котором в лицо ей смотрела и смотрела мгла, стучал молоток и комья земли по крышке гроба, и падали и умирали живые цветы.
Холодный воздух обжег лицо. Она открыла глаза. Как Она умудрилась выбраться из машины с закрытыми глазами? Беспомощно оглянулась. Люди всасывались в подъезд. И ей туда? Сейчас – туда? Зачем теперь – туда? Из сумерек, превратившихся в настоящую тьму, вынырнула знакомая фигура, протянула к ней руки. Она буквально упала в эти объятья и уткнулась лицом в грудь. Это, узнав от знакомых о случившемся, примчалась из Москвы ее подруга. Они стояли, обнявшись. Подруга гладила ее по волосам и повторяла: «Плачь, плачь. Надо плакать – станет легче». Но слез не было. Все ее существо сотрясалось в сухих рыданиях, не проронив за это время ни слезинки.
Подруга, обняв за плечи и поддерживая под локоть, повела ее в дом. Подъезд, лифт, двери квартиры настежь. Поминки. В комнате, недавно хранившей покой его последнего сна, накрыт стол. Сначала позвали родных и близких. Друзья, однокурсники и знакомые теснились в его маленькой комнатке. Места хватило всем. Переговаривались тихо. Сил стоять или сидеть у нее уже не осталось, и ей позволили лечь, свернувшись калачиком, устроив голову на коленях подруги. Та продолжала гладить ее по плечу и по волосам и просила поплакать, не держать в себе боль. А Она снова провалилась в глубокое забытье.
Потом их позвали за стол. Зашевелились, двинулись.
Войти в эту комнату было сложно. Села, где получилось. Что-то говорили, поминали, пили, стучали по тарелкам вилки. Водка на время заставила ее очнуться. Папа просил спеть. Его песни и песни, которые Он любил. Она не смогла. Хотя другим тихо подпевала. Или ей это казалось? В дверях время от времени появлялись новые люди, снимали в прихожей пальто, проходили к столу. Усталость вперемешку с тоской все сильнее давили на ее плечи, все сильнее сутулили спину. Ее спросили, почему Она ничего не ест, Она в ответ только покачала головой. «Возьми хоть конфету» - сказали ей и сунули в руку нечто в яркой, блестящей обертке. Она смотрела на нее, словно не понимая, что нужно делать. В конце концов, решилась развернуть обертку и зашуршала фантиком. Почувствовала, что от дверей на нее кто-то пристально смотрит. Откусывая конфету, подняла глаза и увидела Однокурсника и свою институтскую подругу. Конфета была сладкой. Но два взгляда, прикованных к ней, отчего-то обдали горечью. Возможно, оттого, что это были люди из тех времен, когда Она встретила его на Перекрестке, когда Она летала, окрыленная Праздником, явление их сейчас, их желание поддержать, разделить с нею боль утраты, резануло острым лезвием, сжало горло, ознобом пробежало по спине. Слезы мгновенно заволокли глаза и хлынули по щекам. И все погрузилось во мрак.
Или это был не сон?
Открыла глаза. Но мрак никуда не пропал. В его плотный кокон было заключено все, что ее окружало. Хотя Она лежала на чем-то мягком, укутанная чем-то теплым. Остальное было погружено во тьму. Или тьма поселилась в ее глазах? Она сделала над собой усилие и села. Постепенно начав различать силуэты отдельных предметов – книжный шкаф, письменный стол, стул со сложенной на нем одеждой – пыталась понять, где находится или вспомнить, как сюда попала и почему.