Ей Снился Сон

Репетиция смерти.

«Простите. Мгновенье.

Вы уже написали

Предсмертное нечто?

Ну, не знаю, возможно

Стихотворенье,

Что прославить должно

Ваше имя навечно».

Репетиция смерти.

«Готовы? Минутку!

Завещание Вы

Подписать не забыли?

Ну а как же?! А вдруг

Да получится шутка –

Ценным станет здесь все,

Вплоть до пуха и пыли!»

Репетиция смерти.

«Куда Вы спешите?

Вы успеете вовремя,

Верьте на слово.

Что-нибудь в микрофон

На прощанье скажите,

И не надо же хмуриться

Слишком сурово».

Репетиция смерти.

«Какое волненье!

Это яд, извините?

А действует сильно?»

Человек пошатнулся,

Упал на колени,

А глаза о дожде

Небеса попросили.

Первой капле открылись

Усталые губы…

Телефонное эхо –

Задумчивый зуммер…

«Поднимайтесь, мы сняли.

Все сыграно чудно!»

Он лежит и не слышит.

И, кажется, умер…

Ю. Соловьева «Репетиция смерти»

Ей снился сон.

Она сидела в комнате и смотрела на него. Он лежал спокойный, светлый и тихий, со сложенными на груди руками. Казалось, Он спал. Он спал… беспробудным сном… мертвым сном… Холодный… Такой холодный… Вместо родного, дурманящего запаха его тела в лицо били запахи химии, означавшие смерть…

Смерть… Раньше это слово не казалось ей таким страшным. Раньше. Но не теперь. Ей случалось уже хоронить родных и любимых. Но эта смерть казалась ей концом собственной жизни. Ведь все, что ей нужно было, все, чего Она могла бы желать, было связано с ним. И невозможно теперь. Так зачем? Зачем продолжать дышать? Есть, пить, ходить, смотреть? Что ей теперь до этой жизни? Ей ничего больше не нужно здесь…

Мысли были так тяжелы, что Она склонила голову и уткнулась лбом в край его гроба. По телу пробежала леденящая дрожь. Край его гроба. Гроба? Почему? Почему Он так близко и так невозможно далеко? Невозможно далеко, недосягаемо? Почему Она не может лечь рядом? Утешить, согреть?

Какой ужасающий холод. Раньше Она не замечала, насколько ужасен смертельный холод. Вся тоска, вся безысходность умещается в нем. Нет, не умещается. Льется через край, хлещет, замораживая все вокруг.

Отправляясь спать, Мама, в один миг от горя увядшая и постаревшая на много-много лет, попросила ее не сидеть слишком долго:

- Силы нам еще понадобятся. Много сил. Мы должны быть сильными…

Она кивнула. Сильными. Много сил. Ей-то теперь это зачем? Она опустела, вытекла в снег. Все, что Она любила, похолодело навеки. Еще пару дней Она сможет смотреть на него, а потом… Что там бывает потом? Холодная яма? Глухие удары комьев мерзлой земли по деревянной крышке, навеки укрывшей… навеки укравшей того, кто был смыслом ее жизни? Ворох цветов на холмике рыхлой земли?

Конечно, Маме и Папе было еще для кого жить. Им, действительно, нужны были силы. А ей зачем? Зачем кому-то нужно, чтоб Она увидела, как…

Холод и тьма. Холод и тьма. Из тьмы вдруг соткался странный образ: разорванный плюшевый медвежонок на снегу. Ветер треплет вываливающуюся из его туловища вату, покачивает свисающие на нитках пуговицы-глаза, кружит белую ленточку, съехавшую с шеи медвежонка и зацепившуюся за плюшевую лапу. Устроив голову на руках, сложенных на краю гроба, Она, глядя в его спокойное лицо, начинает, как колыбельную, тихо напевать куплет из песни Музыканта:

Глаза из пуговиц, белый бант

Упали и лежат в снегу…

Ты добежал, мой арестант,

Замерз, танцуя на бегу…

Тедди, Тедди, Тедди…

Слезы текут по ее щекам. По щекам течет горячая нежность, но она не сможет согреть того, кому предназначена. Пусть течет. Пусть вытекает. Вся. Пусть вместе с нею вытечет и Она. Станет тенью. Станет туманом. Развеется на ветру.

Как хочется проснуться. Как хочется проснуться! Чтобы прекратился этот кошмар!

Или это был не сон?

Ее разбудил звонок. Звонок в его квартиру. Открыв глаза, Она поняла, что лежит в его постели, одетая в его рубашку. И все происходящее, действительно, вовсе не сон. Встала и пошла открывать дверь. Кто-то принес что-то для Мамы. Она плохо понимала, что происходит, и что ей говорят. Прошли на кухню, поставили сумки. Маму будить не стали. Кажется, о чем-то говорили. Кажется, даже пили чай. Она не чувствовала вкуса, не чувствовала тепла. Даже через стену Она чувствовала холод… Тела? Она не могла называть его Телом. Это была ее Любовь. Мертвая. Навеки.

Проводила. Закрыла дверь. Погасила свет в прихожей. Вошла в комнату… его комнату… ту, где теперь был Он. Села на диван, обхватив колени. Раскачивалась и снова пела: «Тедди…» Задыхалась, захлебывалась, умирала от тоски…

Или ей это только приснилось?

Открыв глаза, поняла, что лежит в его постели, одетая в его рубашку. Она не помнила, как оказалась здесь. Вдохнула родной и бесконечно любимый запах, пока еще хранимый его вещами. Уткнулась лицом в подушку, обняла ее так, словно эти объятья способны были разрушить смертельный морок, пробудить их всех от страшного сна. Увы, прекратить кошмар было не в ее силах. И все это ей не снилось.

Поднявшись с постели, оделась. Хотела остаться в его рубашке, но подумала, что это может причинить боль Маме. Ей сейчас тяжелее, чем всем им, вместе взятым. Не нужно. Не стоит. Сняла рубашку, аккуратно сложила и уложила на подушку, укрыла одеялом. Присела рядом, нежно погладила по плечу. Выходя из комнаты, оглянулась, будто надеялась увидеть вместо рубашки его самого. Чуда не произошло.