Страница 65 из 105
Она не поняла ее слов:
- То есть как? В каком смысле?
- В прямом. Покончил с собой.
- Это очень злая шутка.
- Это, к сожалению, не шутка.
Она стояла, пригвожденная к полу этими словами. Мысли пытались соединить между собой два понятия: «Он» и «умер» - и не могли. Как же так? Почему? За что? Похолодевшими губами Она беззвучно повторяла: «Он… умер… Он… умер… умер… Он…». Дети замерли и побледнели, тоже придавленные этим известием. А Она будто разделилась на два существа: первое без сил опустилось на пол и сжалось у стены, а второе закричало страшно: «Нет! Нет! Не может быть! Неправда! Пожалуйста, скажи, что это неправда!» - и рухнув на колени, раскачивалось из стороны в сторону. Казалось, оно хотело разорвать грудь, чтобы выплеснуть не помещавшееся в ней отчаяние. Казалось, оно хочет найти выход куда-нибудь, где нет этой бесконечной боли, и бьется о стены, слепое и беспомощное. Казалось, оно хочет раствориться, утечь в землю, и извивается на полу, как червь, раздавленное ужасом безысходности. Оно хотело умереть. Здесь и сейчас. И существо, сжавшееся в комок возле стены и наблюдавшее это безумие, было полностью согласно.
Никто не приблизился, не прикоснулся, не остановил ее. Все знали, что это бесполезно. Стояли и молча смотрели, и в глазах пульсировал ужас. Когда Она затихла, сжавшись в комок на полу, дети, повинуясь взгляду Другой Девушки, тихонько вышли из кабинета. А Она все лежала, прислушиваясь к стуку своего сердца: все еще бьется? Зачем? Зачем ей руки, если Она не может прикоснуться к нему, не может обнять? Зачем ей ноги, если они не могут дойти, добежать до него? Тело зачем, голова, глаза, губы? Сердце – зачем? Чтобы рваться на части от боли? Чтобы не чувствовать больше ни радости, ни любви? Глаза ее были сухими и горячими. Горе успевало испарить слезы, не успевавшие даже задрожать на ресницах.
«Об этом ты хотел предупредить меня, мальчик?» - Она поднялась так резко, словно и не было этого припадка отчаяния. Трясущимися руками надела сапоги, не застегнув, как следует, молнию. С трудом попала в рукава шубы и кое-как накрутила платок. Шагнула к двери.
- Не надо, не ходи. Его там нет, - попыталась остановить ее Другая Девушка.
Она посмотрела на нее мертвым взглядом, и бывшая соперница, с которой нечего уж больше было делить, не решилась продолжить увещевания. Выйдя из кабинета, Она, спотыкаясь, прошла по коридору и через холл, почти скатилась по ступенькам крыльца. Сверху на нее хлынуло отчаянно голубое небо. И почему-то в небе светило солнце. Зачем? Нет для нее больше ни неба, ни солнца. Он был для нее всем. Глотнув отчаянно холодного воздуха, Она зарыдала и бросилась бежать. Ноги вязли в снегу.
За углом, к крыльцу пищеблока подъезжал грузовик с продуктами. На повороте Она поскользнулась и упала почти под колеса. «Ну и пусть. Разом», - мелькнуло в голове. Но именно в этот момент грузовик остановился. Из кабины выкатился насмерть перепуганный водитель, за шиворот вытащил ее из-под колес и встряхнул, крича: «Жить надоело?!» Опустила заплаканные глаза и прошелестела: «Да…» Он отпустил ее и, ругаясь, полез в кабину. Лишившись опоры, Она было покачнулась, но не упала, а сделала шаг. За ним – другой. И снова побежала, утопая в снегу. Распахнув дверь подъезда, не стала вызывать лифт, кинулась по лестнице. Задыхаясь, уткнулась в дверь, трясущимися руками нажала кнопку звонка. Дверь открыл Папа. Лицо его было серым, глаза – растерянными и пустыми. Скользнул по ней безжизненным взглядом и, уронив голову на грудь, прошептал:
- Его нет… Уходи, пожалуйста… Не сейчас… Потом… Пожалуйста…
Она сделала шаг назад. Дверь перед ней закрылась. Жизнь закрылась перед ней.