Страница 24 из 105
На рок-фестиваль в Кострому они поедут другим составом. Узнав об этом, Она не просто вздохнула с облегчением – Она скакала, кричала и хохотала от счастья. Да! Именно так Он и должен был поступить! Иначе это был бы не Он! К фестивалю готовились с каким-то ироничным остервенением. Программу пришлось делать почти с нуля. Репетировали так, что, казалось, струны должны были вспотеть и заплестись в косичку. Зато теперь в музыке было достаточно дерзкого вызова, надлома, надрыва – все в нужных пропорциях, без пересола и пошлых выворачиваний наизнанку. Это был, действительно, Он и его команда!
В холодной электричке ехали «зайцами», прячась от контролеров на ступеньках вагона, схватившись за поручни и закрыв за собою дверь. Курили в тамбуре, шумно обсуждая перспективы предстоящего выступления, шутили и смеялись. Особым кайфом было усесться на ступеньки вагона в то время, когда электричка штурмовала мост через Волгу, когда мелькание рельсов и шпал под ногами делает их почти незаметными, и кажется, что ты летишь над тяжелой серой водой. Страшно и до ужаса прекрасно!
Кострома. Вокзал. Шумной толпой – на троллейбус. В сумерках – странными улочками до Дома Культуры. Там крикливая женщина со странной щекой отдает распоряжения. Организатор. Едут в гостиницу. Она провожает. Она сама остановится у подруги своей подруги. Расположились, оставили вещи, попили чаю – и обратно, в Дом Культуры. Первый тур.
Своих, конечно, встречают теплее. Все-таки знакомые и родные. На приезжих смотрят с интересом, пытаясь угадать, что преподнесут они публике.
Она вышла на сцену. Для них Она сейчас – просто смешная кудрявая девчонка, в клетчатой рубашке, желто-коричневых камуфляжных штанах, жилетке, увешанной значками и фенечках по локоть. Она начинает петь, и разговоры в зале смолкают. И происходит то, чего не происходило еще в этот вечер: люди подходят к сцене, чтобы быть ближе, чтобы заглянуть в глаза, чтобы стать частью звучащей музыки. Позже народ осмелел, выходить к сцене стали чаще, зажигали, танцевали в проходах. Из исполненных ею песен на «ура» было принято все, но особо запало людям в душу почему-то именно это (после выступления подходили и просили повторить, спеть в фойе – и Она пела):
Все образуется. Он образумится,
Дайте лишь время ему и мне.
Март перебесится, в ванной повесится,
В ванной на собственном ремне.
Сердце упорное. Небо разорвано,
Грудь обнаженная дышит легко.
Разум без робости пляшет у пропасти,
Пляшет у пропасти, машет рукой.
Розы в помойном ведре
Беспрестанно напоминают мне о тебе.
Розы в помойном ведре
Беспрестанно напоминают мне меня...
Прошлая пятница с книжкой усядется,
Яблоко вечера надкусив.
Радио тужится выдавить лужицу
Звуков, похожих на старый мотив.
Просто не верится. Все перемелется,
Чертова бабушка торт испечет.
Чертову внучеку в теплые рученьки
Золото нежности так и течет.
Розы в помойном ведре.....
Песня кончается. Кресло вращается.
Я на орбите твоей души.
Комната кружится. Все планы рушатся.
Четверостишье в альбом напиши.
Больно ли сделаю выходкой смелою?
Вновь автостоп не сработал во мне.
Боль перебесится, в ванной повесится,
В ванной на мартовском ремне.
Розы в помойном ведре...
В холле подбегали, задавали вопросы – потом оказалось, что некоторые – для статьи, знакомились, приглашали к себе, обменивались адресами и телефонами. От неожиданно свалившегося на нее внимания, Она несколько растерялась и словно захмелела: говорила быстро, слишком эмоционально, слишком откровенно. Потом скомандовала: «Сейчас будут наши! Айда смотреть!»
Его команда выступила, действительно, блестяще. И, как и Она, была выбрана для участия в гала-концерте. Впереди был свободный день. Отфонтанировав эмоциями, разошлись «по домам»: они – в гостиницу, Она – к подруге подруги. Явилась поздно, стеснялась, боясь разбудить, но ее ждали. Тихонько познакомились, тихонько показали квартиру и разложенную софу в комнате, приготовленную для нее, тихонько позвали пить чай.
За чаем говорили обо всем подряд: музыке, поэзии, книгах, фильмах, людях… Она обмолвилась, что умеет читать характеры людей по фотографиям. Хозяйка вспыхнула интересом, как лесной пожар, и немедленно принесла из комнаты толстенный фотоальбом – ей очень хотелось посоветоваться с кем-нибудь по поводу странно складывающихся отношений с некоторыми людьми, которых – она не знает – можно ли называть друзьями. Девушка доставала фотографию за фотографией, и Она всматривалась в лица – одно за другим – всматривалась в изгибы губ, линии подбородка и носа, проникала в зазеркалье их душ… Все имело для нее значение, но глаза – это самое важное. Никакая косметика не скроет пустоты, жадности, самовлюбленности, никакая кажущаяся простота не обманет понимающего взгляда, умеющего разглядеть хитрость, болтливость, корысть. Но также ничем нельзя испортить света доброты, искренности, нежности… Она читала и говорила. Смотрела, замечала и говорила. Рассказывала о людях, которых никогда не видела, чьих имен не знала. Некоторые люди были настолько понятны, что Она называла даже приблизительную дату рождения. И ни разу не ошиблась. Глаза хозяйки были круглыми, в них колыхались удивление и восторг. И она продолжала доставать фотографии и спрашивать, спрашивать. И Она отвечала, и говорили, говорила… До тех пор, пока из коридора не донеслись шаркающие старческие шаги.
- Чо не спите? – спросила бабушка, - Пятый час ужо.
- Ой! – спохватилась хозяйка, - А я и не заметила. Ты ведь устала, наверное.
И Она сразу почувствовала, что устала. До этого был азарт. А сейчас его словно выключили. И все события минувшего дня – электричка, гостиница, концерт, ночное безумное чаепитие с фотографиями – вдруг обрушились на нее и буквально придавили. Она кивнула и под строгим взглядом бабушки поплелась в комнату, упала на софу и мгновенно уснула.