Страница 17 из 105
Или все это тоже был только сон?
Когда были сданы все экзамены, Он, смущаясь и отводя глаза, сказал ей, что очень скучает по своим друзьям и хочет съездить, навестить их. Что это будет не прямо сейчас, но Он уже созвонился и договорился. И купил билеты.
Друзья жили во Владикавказе, где раньше жил и Он, и где заканчивал школу.
Счастливое лето как-то сразу сломалось. Нет, было достаточно солнца, и музыки, и встреч, но все как-то сразу превратилось в ожидание. Ожидание расставания. Она жадно ловила каждый его взгляд, стараясь запечатать в своем сердце, сберечь его сияние, прижималась к его груди, словно хотела согреться впрок, впитывала в себя, вдыхала его запах, будто хотела надышаться… Перед смертью? Глупо, но ей почему-то думалось именно так.
Вокзал был серым и равнодушным, поезд – длинной холодной железякой, вцепившейся в ее сердце и собиравшейся вот-вот выгрызть живой кусок, оставив страдать и кровоточить. Двери вагона закрылись. Он улыбался и махал ей из окна. Он оставил ей номера телефонов, по которым Она могла, в случае чего, позвонить, но этого было мало. Так мало! Поезд тронулся. Она пошла следом, потом побежала по перрону. Быстрее, быстрее! Какие тяжелые ноги, какое тяжелое сердце, как горько плачет душа, бьется в путах тревоги. Да, с момента, как Он сказал ей о своем отъезде, тревога не отпускала ее, терзая дурными предчувствиями. Ей было страшно. Ей казалось, что Он уже не вернется.
Поезд скрылся вдали. Потянулись серые дни и ночи без снов. Ее жизнь опустела, в ней не было ничего, кроме ожидания. Открывая утром глаза, Она представляла себе, как наберет номер и услышит в трубке его голос. Как Он скажет ей, что скучает, что скоро вернется. Как Она будет стоять на перроне, волнуясь, пытаясь разглядеть в мелькающих окнах вагонов его лицо. Как радостно вспыхнет солнцем день – какой бы он ни был – когда Он шагнет ей навстречу, подхватит на руки, закружит, смеясь. Как Она будет обнимать его, как спрячет лицо в его золотых волосах и будет дышать, дышать, дышать его запахом, его сиянием, его дыханием, его смехом. Через день Она бегала на переговорный пункт и заказывала междугородный разговор, надеясь услышать, наконец, его голос. Чаще всего номер не отвечал. Несколько раз к телефону подходила мама его друга, и говорила, что ребята пошли к друзьям, гулять или в кино… Горечь становилась все тяжелее, все невыносимее. Владикавказ украл его у нее.
За все время его отсутствия ей удалось поговорить с ним лишь однажды. Ее сердце рвалось и кровоточило. А Он говорил веселым, беспечным голосом. Он был явно счастлив. А Она подыхала от тоски. Ей не хотелось говорить, ей хотелось слушать, впитывать эту бесшабашную радость. В висках стучало: «Я скучаю… я скучаю… я не могу без тебя…», но Она, конечно, не произнесла этого вслух. Или произнесла, но сделала это так, чтоб голос не дрожал от охватившего все ее существо отчаяния. А Он с присущей ему легкостью заявил: «Мы с другом идем воевать. Записались добровольцами». Свет померк в ее глазах. На Кавказе в ту пору, действительно, было очень неспокойно. То тут, то там вспыхивали вооруженные конфликты. Ужас сковал ее сердце. Она закричала беззвучно. А Он расхохотался в трубку: «Дурочка! Не бери в голову. Я шучу! Я скоро приеду». И от этого смеха ей стало совсем холодно и одиноко. Зная его натуру, Она могла предположить, что шутка – вовсе не уход добровольцем на войну, а его возвращение домой, к ней. Разговор не клеился. Она плакала. Время подходило к концу. «До встречи», - бросил Он на прощанье, и в трубке раздались короткие гудки.
Ей было тоскливо и больно. Звонок не принес облегчения. Его голос не был родным и нежным. Конечно, хорошо, что Он счастлив. Она искренне желала ему счастья. Но горевала оттого, что в этом счастье для нее не было места. И снова потянулись серые дни.
Чуть-чуть взбодрила ее безумная затея: Она проколола ухо и сделала серьгу с его фотографией, так же, как мальчик Бананан в фильме «Асса». Она представляла себе, как Он увидит эту серьгу и рассмеется, как ей станет легко и тепло от этого смеха. Она представляла себе, как с его возвращением солнце вернется в ее жизнь, как зазвучит снова музыка, закружат события и встречи. Без него все это теряло для нее смысл. Она ждала. Она считала дни. Она не расставалась с заветной серьгой ни днем, ни ночью – так ей казалось, что Он чуточку ближе.
До его приезда оставалась пара дней. Как-то, идя по улице, Она встретила их общего друга.
- Привет, Криптик! – просияла Она. Эта встреча показалась ей добрым знаком, первым лучиком, приближавшим возвращение тепла и света в ее жизнь.
- Ух ты! Клевая сережка! – оценил он.
- Как думаешь, ему понравится? Специально сделала: пойду в ней его встречать.
Криптик смутился и отвел глаза:
- А ты не знаешь? Он уже три дня, как дома.
Мрак обрушился на нее всею тяжестью безысходности, придавил к земле. Он уже три дня, как дома? Не сообщил ей, что возвращается. Не зашел повидаться. Не хочет видеть ее. Наверное. Криптик скомкано попрощался и ушел, оставив ее барахтаться в бездне смятения. Куда Она шла? Куда теперь? Домой? К нему? Зачем? Она безумно хочет его видеть. А Он? А Он? Он не вернулся из Владикавказа. К ней – не вернулся. Случилось то, чего Она так боялась. Не будет встречи. Не будет солнца. Не будет никакого тепла. Холодно.