Страница 15 из 105
Она схватила его за руку и понеслась почти бегом. Он безропотно последовал за ней. Вскоре они оказались возле тяжелой двери, которая при этом на удивление легко открылась, а после бесшумно закрылась за ними. Их мгновенно поглотил мрак, но ненадолго: Она нащупала выключатель и зажгла дежурные лампы. Комнату без единого окна залил приятный, хотя и тусклый, свет. Мебели в комнате не было, зато было множество железных ящиков, запертых на замки, пультов и приборных досок.
- Смотри, - сказала Она, - если включить этот пульт и нажать эту кнопку, можно оказаться там, где хочешь быть больше всего.
Улыбка погасла на его губах. Он посмотрел ей в глаза отчего-то настороженно и очень тревожно, протянул руку и включил пульт. На пульте замерцал огонек. Он нажал кнопку. Огонек мигнул пару раз и погас. Когда глаза привыкли к темноте, они увидели, что находятся в совершенно пустой комнате с серыми стенами. Из-под двери пробивалась тонкая полоска света.
Дверь была другая, деревянная, рассохшаяся. Открывшись с едким скрипом, она выпустила их в странный коридор, больше похожий на подземелье. Вдалеке маячил свет. Взявшись за руки, они осторожно пошли вперед. Но чем ближе был выход, тем тревожней становилось на сердце. С той стороны бил яркий свет, не давая разглядеть, что находится по ту сторону.
Сделав последний шаг и преодолев световой барьер, Она замерла на пороге. Слезы хлынули из глаз. Она не бывала прежде в этой комнате, но точно знала, что это – дом на горе. Он вошел следом за ней. Глаза его вспыхнули странным восторгом. Он схватил ее за руку и хотел увлечь за собой, но Она отдернула руку и осталась стоять на пороге. На мгновение она ослепла от слез, а когда очнулась, его уже рядом не было. Она закричала и кинулась за ним. Она бежала по коридорам, открывала двери, заглядывала в комнаты, звала его по имени, но не могла найти. И вот когда отчаяние уже настолько укоренилось в ее сердце, что силы начали покидать ее, она услышала тихий звук перебираемых нежно струн. Толкнув еще одну дверь, она оказалась в еще одной пустой комнате. Посередине нее сидел на табурете Он, повернувшись лицом к окну и спиною – к ней. Он играл на гитаре. Она подошла к нему, опустилась на колени и прижалась мокрой щекой к его спине. Он не обратил на это внимания. Он играл на гитаре. Играл до тех пор, пока не лопнула первая струна. Плачущий звук висел в воздухе неестественно долго. Он наклонил голову и вслушивался в него. Потом положил гитару на пол и закурил. Она сидела, прижавшись щекой к его спине. Он курил. Он был чужой и холодный. Далекий и недосягаемый.
Небо ввалилось в окно ее комнаты и окатило ее горячими лучами с ног до головы, но Она не спешила открывать глаза. Ей хотелось во что бы то ни стало задержать свой сон, и, оставшись в той комнате в доме на горе, дождаться, момента, когда Он обернется, обнимет ее за плечи и скажет: «Ну что ты? Чего так испугалась, дурочка?» Она цеплялась за эту надежду из последних сил, но сон таял, а Он по-прежнему сидел на табурете спиной к ней и курил.
Или это был не сон?
Видение окончательно растаяло, оставив горькое послевкусие и камень на сердце. Она нехотя встала с постели, включила проигрыватель и поставила пластинку Майка. Солнце надрывалось за окном, что есть силы. Лето летело вскачь, оставляя за спиной сумасшедшие дни, репетиции, сменяющиеся консультациями, занятия в библиотеке, чередующиеся со свиданиями, ночную зубрежку, плавно перетекающую в сдачу экзаменов. Иногда Она приходила к нему на работу и даже помогала, чем могла.
Например, однажды он чинил рамы в кабинете, вручил ей отвертки и еще какие-то инструменты, сказал: «Стой тут. Будешь подавать», - и исчез. Через несколько минут во втором этаже распахнулось окно, и Он помахал ей оттуда рукой. Поковырявшись в раме, Он крикнул ей: «Черную давай», - Она выбрала из букета инструментов в ее руках черную отвертку и бросила вверх. Он ловко поймал инструмент и продолжил работу, потом бросил отвертку вниз. Так они и жонглировали инструментами, и складывалось ощущение, что все окна в школьном дворе, залитом летним солнцем, ухохатывались, глядя на них.
Или ей это только приснилось?
Она сидела на кухне и задумчиво потягивала остывший сладкий чай. Из комнаты доносился голос Майка: «Ты сказала. Ты сделала больно тем, кого я любил, и молчанье твое было слишком похоже на ложь. Но мне важно лишь то, что ты жива. Мне наплевать на то, с кем ты живешь». От этих слов сосало под ложечкой, и хотелось плакать. Хотелось, чтоб Он сейчас сидел напротив и вместе с нею пил чай, хотелось, чтоб улыбался глазами, подул в лицо и нежно написал пальцем на ее щеке «дурочка». Хотелось. Но сегодня у него был экзамен. Он обещал прийти вечером, после сдачи. Оставалось только ждать. Ждать целый день.
«Но я люблю ее!» - спел Майк, и перед ее внутренним взором вспыхнула бесконечно любимая улыбка и нежный взгляд. Вспыхнула, как майское московское солнце тогда, когда они приехали записывать альбом. Первый альбом в ее жизни. Этот день остался в ее памяти особенным счастьем, сохранившимся в записи, словно хрупкий лепесток между страницами книги. В его тончайших прожилках - все звуки, вся юность, вся радость и весь свет того прекрасного дня!
Они шли по улице, едва поспевая за долговязым Музыкантом. Его развевающийся хаер летит над толпой, и кажется, что и сам он шагает, едва касаясь земли. Он снова рассказывает в красках и в лицах о своем последнем путешествии автостопом, встречах, знакомствах и достопримечательностях, и они дружно хохочут - так легок и уморителен его рассказ.
В условленном месте они встречают Басиста и продолжают путь дружной хайратой компанией. Басист, показавшийся им сначала несколько угрюмым и замкнутым, оказался добрейшей души человеком, улыбчивым и приветливым, вполне разговорчивым, хотя и не болтливым. На шее он носил внушительных размеров клык, и на вопрос, чей он, отвечал: "Мой". У него был классный безладовый бас, играл на котором он, по ее мнению, виртуозно.
Место, куда они пришли, оказалось комнатой в коммунальной квартире, достаточно длинной и узкой, загроможденной стопками книг и магнитофонных катушек, инструментами и звукозаписывающей аппаратурой. Из мебели запомнился низенький топчан и пара книжных полок. На топчане сидели Она и Он, в то время как всё устанавливалось, подключалось и настраивалось. Басист устроился в углу на стопке книг. Музыкант расположился на подоконнике, и от солнца, светившего ему в спину, казалось, что он сияет. Весь.
Один микрофон на маленькой треножке протянули к Музыканту, а второй был водружен на самодельный пластичный держатель, закрепленный на стене. В итоге конструкция выглядела как удивленный червяк, вытаращившийся на разевающийся перед ним рот.
"Ну, погнали!" - сказал Музыкант, и они погнали. Она пела, Музыкант и Басист слушали, что-то прикидывая в голове, чутка пробовали и сразу писали. Тут же слушали, что получилось. Если не нравилось - переписывали. Это был вдохновенный отрыв! Идеи порой возникали по ходу записи. Надо было видеть, как Музыкант перехватывался с гитары на флейту и обратно! Как, сияя улыбкой, вдруг начинал подпевать. Как Басист покачивался в углу, лелея свой бас, чем-то похожий на закукливающегося Абсолема. Как отрывался Он на "Черной кошке" – песне, которую по-нормальному играть Она так и не научилась. В узкой комнате, залитой светом, колыхались в паутине звуков пять человек, на несколько часов ставших единым целым! И всё было - музыка, и всё было - свет!