Страница 11 из 105
Закончив уборку, она вдохнула запах чистоты и прошептала: «С Днем Рождения, Мастер!» Прошло несколько более часа, но Смотрительница еще не вернулась, поэтому Она прошла в заветную комнатку и, счастливая, осторожно уселась в кресло. Зажмурившись, сияя восторгом, Она перенеслась мыслями к тому, кто был сейчас далеко, но чье присутствие Она ощущала так же отчетливо, как если бы Он был рядом. «Знаешь, - сказала она ему, - я прибирала в квартире Мастера, я прибирала в его комнате, я сейчас сижу в его кресле! Представляешь?» Он не завидовал, Он был рад за нее. Он смотрел, улыбаясь. И это точно был не сон!
Щелкнул замок. Вернулась Смотрительница.
- Ух ты, какая чистота! Как здорово! Спасибо Вам!
- Да не за что. Мне было очень приятно помочь.
- Теперь и посетителей пригласить не стыдно, - сказала Смотрительница.
Впрочем, наплыва людей не случилось. Редкие гости заходили, вручали цветы – нарциссы, тюльпаны или розы – проходили по комнатам, выслушивали историю пожара, и уходили. Приближалось обеденное время.
- Эх, - вздохнула Смотрительница, - сегодня прибрать в офисе, наверное, уже не успею.
- Я помогу, не сомневайтесь.
- Вы просто моя спасительница! Вдвоем мы быстро управимся. А потом чайку попьем.
Офис располагался в соседнем подъезде, на первом этаже. И, действительно, уборка не заняла много времени. За чаем Смотрительница поинтересовалась, для чего у нее с собой гитара, играет ли она, и какую музыку исполняет. Собственно, по внешнему виду девушки было понятно, что классические произведения не входят в ее репертуар. Она сказала, что, в основном, поет свои песни. Смотрительница оживилась и попросила показать, если можно. Она расчехлила гитару, немного подстроила и запела.
- А у Вас есть записи? – поинтересовалась Смотрительница после небольшого импровизированного концерта.
- Нет еще.
- Давайте запишем Вас! Хотя бы на бытовой магнитофон. Там, в квартире Мастера!
Ее сердце дало сбой. Она не могла поверить своим ушам! Петь в квартире Мастера?! Квартирник в квартире Мастера?! Она даже представить себе не могла такого счастья!!! В общем, уговаривать ее не пришлось. Договорились о времени и тепло попрощались. Смотрительница отправилась по своим делам, а Она рванула на вокзал, встречать того, с кем ее душа была неразделима.
Номера вагона Она, конечно, не знала, но была уверена, что не пропустит его в любой толпе. И не ошиблась. Едва Он показался на перроне, как Она увидела его сияние и бросилась навстречу. Он подхватил ее, закружил, и счастье их закружилось водоворотом и понеслось к небесам. Они плыли в людском потоке, как два цветка, упавших в бурную реку и подхваченных ее течением. Сплетенные стеблями, нежно касающиеся друг друга лепестками, они казались существами из другого мира, и обыденность не имела над ними власти! Он рассказал ей об экзамене и поездке, о том, что чувствовал ее присутствие, но мчался за ней, как сумасшедший, подгоняя поезд: «Быстрей! Быстрей!» Она поведала о своих удивительных приключениях, и Он, действительно, порадовался за нее.
Она привела его к дому Мастера. Колодец двора был пуст. Стояли под деревом и слушали тишину. Солнце уже понемногу опускалось, свет его не отражался в окнах, и взгляды их были темны, пусты и усталы. Войдя в подъезд и поднявшись по лестнице, увидели людей, расположившихся на площадке. Не поддающиеся описанию одеяния выдавали в них неформалов всех мастей, объединенных одним – любовью к Мастеру и его бессмертным произведениям. Квартира была заперта, приемные часы закончились. Расчехлили гитару и стали по очереди петь. Время от времени было слышно, как проходили жильцы, отпирали двери и запирали их, войдя в свои квартиры. Они были дома. И люди на площадке тоже были дома. Их домом была их свобода, их любовь, их музыка.
Трудно сказать, сколько это продолжалось, но вдруг посреди одной из песен первая струна издала раздирающий душу жалобный стон, и повисла беспомощно и жалко. Музыка смолкла. Недопетая песня повисла в воздухе. Расстроившись, люди начали расходиться. Пострадавшая гитара была бережно упакована в чехол. Намечавшийся квартирник в доме Мастера оказался под угрозой срыва.
Выйдя из дома, они остались стоять во дворе, ища глазами то самое окно. Почему-то это было нужно. Почему-то это было важно. Молчали. Смотрели. Стояли, обнявшись.
- Куда теперь? – спросил Он.
- На Патриаршие, - ответила Она.
Было еще не слишком поздно и по-весеннему довольно светло. В спокойной глади пруда отражалось безоблачное небо. Аллея была пустынна, и деревья, словно погрузившись в оцепенение и дрему, не трепетали ни единым листком. Они стояли под их сенью и дышали этим безмолвием, этим безветрием, этой безмятежностью. Впрочем, чувствовалось в майском воздухе нечто, похожее на ожидание. Так перед пробуждением начинают дрожать ресницы спящего, приоткрываются губы, напрягаются пальцы.
Солнце неумолимо падало за горизонт, и разливалось по небосводу алое марево в прожилках торжественного багрянца. Его отражения вспыхивали тревожно и загадочно в окнах домов. Сотни отражений заката медленно текли по стеклам, неторопливо сползая на землю, в траву, в замершую стальную гладь пруда. Неподвижность воздуха и листвы заставляли затаить дыхание и прислушиваться. Птицы смолкли. Возможно, близился тот самый час, когда на этой вот самой аллее поэт Бездомный – на беду или на счастье – встретил того самого Неизвестного, разговаривать с которым Мастер категорически не рекомендовал.
Они стояли, обнявшись, посреди аллеи и любовались закатом. Широко раскрытыми глазами смотрели, как синеву заволакивает алым. Прислушивались, улыбаясь, словно предчувствуя нечто.
- Смотри! – воскликнула Она и указала рукою в небо.
В вышине над Садовой, вслед за растекающимся маревом, текла огромная туча. Нет, не текла. Не летела даже. Она двигалась не спеша, но довольно быстро. Двигалась со стороны дома Мастера. Казалось даже, что именно где-то там она и возникла из ниоткуда. Материализовалась из пустоты, из тревоги и сомнений, из не оправдавшихся ожиданий и бесплодно пролитых слез.