Страница 10 из 105
Она улыбнулась в ответ и – да! – зазвенела.
Или это ей только приснилось?
В середине месяца Она собиралась ехать в Москву, на День Рождения Мастера. У него же был экзамен, и сразу поехать с нею Он не мог, но обещал быть вечернею электричкой. Прощаясь на перроне, они не чувствовали, что расстаются. Они не прощались даже. И Мастер бы их понял. Ведь он тоже знал, как любовь выскакивает «точно убийца в переулке» и поражает «сразу обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож». А у них был Праздник. День, когда это случилось с ними. Он жил в их сердцах, он соединял их. Они были нанизаны на него, как на этот нож. И были невозможно счастливы.
Поезд громыхнул и помчался. Он шел следом за ним, маячил в окне. Стук колес быстрее, быстрее… Вот Он уже скрылся из виду, но ей все казалось, что он по-прежнему рядом, что Она видит его за окном: серо-голубые глаза, светлые волосы, разметанные по плечам, улыбка, взмах руки… Она продолжала видеть его на протяжении всего пути, словно он летел на легких крыльях за поездом, незримый для всех, кроме нее.
За окном мелькали деревья, деревни, строения, платформы, маленькие и относительно большие города. В вагоне менялись люди, гудели разговоры, вкусно пахло картошкой и жареной курочкой, а Она все смотрела в окно и улыбалась. Она продолжала беззвучно беседовать с ним. И в груди ее колотилось два сердца, или нет, скорее сияло два солнца, и – Она это точно знала – в его груди тоже.
Москва подхватила ее, закружила водоворотом, потащила под землю. В метро, в метро! От станции Маяковского до дома Мастера – рукой подать. Вот она бежит, лавируя в людском потоке, восторженная, легкая. Вот останавливается у мемориальной доски и смотрит нежно. Она приветствует Мастера. Арка, колодец двора, подъезд… Дверь шумно захлопнулась у нее за спиной, и Она, глубоко вздохнув, начала подниматься по лестнице.
Стены подъезда, исписанные вдоль и поперек, пестрели рисунками и цитатами из произведений Мастера. Соседей, наверное, это не радовало, но, похоже, эти неудобства они переносили стоически. В конце концов, проживание в одном доме, а уж тем более в одном подъезде, с Нехорошей Квартирой – это, знаете ли, исторически и культурно ценный аргумент, ради которого можно и потерпеть. Не каждый все-таки может похвастаться такою пропиской! С тихой завистью смотрела Она на большие запертые двери, за которыми, по ее мнению, жили чрезвычайно счастливые люди. Поднималась не спеша, разглядывая многочисленные надписи, размышляя, а что бы Она написала, если бы решилась оставить и свой автограф? Так, ступенька за ступенькой, добралась до квартиры Мастера.
Дверь была чуть приоткрыта. Она робко постучала и вошла. Из комнаты навтречу ей вышла Смотрительница, улыбчивая светловолосая женщина, приветливо пригласившая ее войти. Повела по комнатам, рассказывая, что здесь планируется сделать квартиру-музей, да вот финансирование пока маловато, приходится все делать своими руками – хорошо, если добровольцы помогают. Сегодня вот праздник, явно будут гости, а у нее еще столько работы с документацией, что она не знает даже, успеет ли хотя бы прибрать. В коридоре над портретом Мастера в причудливой рукотворной рамке, висел залаченный букет роз. Цветы, сохранившие свою форму, изящество и благородство, поблескивали карамельно. Смотрительница показала ей большую комнату, единственным запоминающимся предметом мебели в которой было кресло, на подлокотниках и спинке которого удобно устроились великолепные куклы, созданные по образам главного романа Мастера. От Воланда, в частности, невозможно было отвести глаз! Однако основное внимание моментально переключалось на огромное уродливое черное пятно на потолке и серо-черные сырые подтеки, тянущиеся от него по стене – явно последствия тушения пожара.
- Да, - вздохнула Смотрительница, - и десятилетия спустя Нехорошая Квартира продолжает оправдывать свое название. Только отремонтировали после предыдущего пожара, как на чердаке случился новый. Не знаю, то ли бомжи, то ли фанаты… - и повела ее показывать другие комнаты. В самой дальней, маленькой комнатке стояло жесткое креслице и шкаф.
- А вот это его комната, - сказала Смотрительница, и в голосе ее был тот же трепет, который моментально возник и в груди посетительницы, - и это, между прочим, его кресло. Сохранилось не много, но это – точно его!
Смотрительница вздохнула и снова принялась сетовать на то, что очень много работы, а рук и времени не хватает. Полюбопытствовать приходят многие, много народу, неформалов всяких, собирается в подъезде, пишут на стенах, играют на гитарах, поют, но вот поработать на благо будущего музея не рвутся.
- А давайте я помогу с уборкой, - предложила Она.
- Серьезно? – засомневалась Смотрительница, окинув критическим взглядом девушку, - Так-таки будете мыть?
- А что скажете, то и буду делать: надо мыть – буду мыть.
Смотрительница просияла. Моментально извлеклось ведро, тряпки, моющие средства, были даны ценные указания, и прозвучала робкая просьба:
- А Вас не смутит, если я Вас тут закрою на часок? Мне нужно добежать до офиса, поработать с документами и сделать пару важных звонков.
Сияющий юный взгляд совершенно обезоружил Смотрительницу, и она со спокойной душой заперла двери и отправилась по своим смотрительским делам.
Стоя в маленькой комнатке, Она осмотрелась, на мгновение закрыла глаза, вдохнула глубоко-глубоко, и от самых истоков своего восторга тихо прошептала: «Здравствуйте, Мастер!» Открыла глаза и, улыбаясь, отправилась набирать воду в ведро. Протерла пыль, аккуратно вымыла окно в его комнате, почистила сантехнику, терла полы. Душа ее буквально пела: Она прибирает в квартире Мастера! Она делает это для Мастера! Она делает это в его День Рождения! И в мыслях рисовались цветы в хрустале, и торт со свечами, и пляшущий огонек, отражающийся в его монокле, и чьи-то руки, коснувшиеся клавиш фортепиано, разбудившие дремлющую музыку давно минувших времен…