Страница 102 из 105
- Солнце, прости меня. За все. Я так тебя люблю…. – и погрузилась во тьму.
Тьма подхватила ее в мягкие ладони и аккуратно опустила, как каплю, в невесомый водоворот. Не упругий, не вязкий, не мягкий, не жесткий, не легкий, не колкий… Неосязаемый… Никакой… Наверное, таким и должен быть беспросветный мрак, наступающий после жизни. Водоворот кружил ее, то ли затягивая все глубже, то ли поднимая все выше. Мчал все быстрее, сжимал все сильнее. Сперва он содрогался от звука горестных всхлипов и стонов отчаянья, где кто-то звал ее по имени, кто-то кричал «Мама!», но с каждым мгновеньем голоса становились тише, сплетались, сливались друг с другом, превращаясь в невнятное бормотание. Бормотание стало утробным гулом. Гул качался, кружил вместе с нею в водовороте, становился все выше и выше, покуда не перерос в невообразимой высоты и кристальной чистоты звон. Звон рассыпался на осколки детского смеха, звона гитарных струн, птичье пенье, плеск воды и какие-то другие, родные, волнующие душу и тревожащие остывающую память звуки.
И вместе с этими знакомыми звуками мрак начал вспыхивать цветными пятнами, яркими, радужными, завораживающими. Водоворот подхватывал их, тащил за собой, заставляя вращаться. Быстрее и быстрее. Полыхающая радуга вытягивалась, размывалась, кружилась, сливая цвета воедино. Быстрее, быстрее, быстрее. До тех пор, пока они не превратились в белое сияние. Чистое, холодное и бездонное. Как вечное небо в окне. А мрак сжался в точку и стремительно уносился то ли вверх, то ли вниз. В прошлое? В будущее? В небытие? И оттуда провожали ее тоскливым взглядом серо-зеленые глаза. Глаза ее Солнца. Ее Солнца? Кто это? Она никак не могла вспомнить. Понимала только, что этот человек очень многое значит для нее, что он дорог ее сердцу. Где-то там, то ли в прошлом, то ли в будущем. Где-то там. За пределами сна.
Или это был не сон?
Открыв глаза, Она долго смотрела в потолок, не решаясь пошевелиться. Не могла понять, проснулась Она или умерла. Серо-зеленый взгляд, что снился ей, никак не хотел покидать ее мысли. За окном постанывал ветер, раскачивая белоснежную безысходность января. Серо-зеленый взгляд. Он станет ее Солнцем. Однажды.
Внезапно Она задохнулась. Воспоминания о жизни, прожитой ею во сне, смотанные в тугой клубок, выпали из рук и покатились, освобождая цветную нить событий, петлю за петлей, год за годом, до самого сегодняшнего дня. Морок нахлынул на нее, растекся мраком в расширившемся зрачке: репетиция, Она не поедет, его не станет… И будет невообразимо долгая жизнь без него? Сон? Или не сон? Неужели такое возможно? Жизнь без него?
Закружилась голова. Подскочила температура. Горло сжалось болью и горьким отчаяньем. Холод потек меж лопаток. Загудело в ушах. Сомнения вцепились зубами в горячее тело и рвали, жадно урча. Хотелось свернуться клубком, сжаться, спрятаться, зажмуриться, закрыть уши руками. Или вскочить, наспех одеться и мчаться туда, к нему, через метель, через январь. Морок. Смятение. Жуткий страх. Будущее шаталось, как тонкое деревце на ветру, беспомощно заслоняясь от жестких порывов хрупкими веточками. Зачем ей такое будущее? Будущее без него?
Но, кажется, это еще не сейчас. Сегодня, но не сейчас. Сейчас Он поедет на учебу. Потом – к Другой Девушке. А она зайдет к нему, но не застанет. Не станет ждать, уйдет. И Он не застанет ее дома. Будет ждать. Не дождется. Вернется домой… У нее есть еще немного времени, чтобы успеть. Чтобы не дать воплотиться мороку. Нет, нет, Она не позволит поставить в один ряд его любимое имя и безжалостное слово «умер». Она не даст погаснуть серо-голубому лучистому взгляду, не даст навеки сомкнуться ресницам, не даст потускнеть золоту его волос. Она не подпустит к нему мертвый холод. Чего бы ей это ни стоило!
С трудом поднявшись, пошатываясь, побрела на кухню. Сердце колотилось неистово, мысли путались, то и дело возвращаясь в приснившуюся ей антиреальность. Да, не сон. Для сна все было слишком подробно, слишком ярко. Слишком… по-настоящему. Удивительно, что Она смогла пережить все это. Но пройти через такое снова не согласилась бы, нет.
От мыслей, что сегодня ее ждут в театральной студии, отмахнулась, как от назойливой мухи. Конечно, перед друзьями было немного стыдно, но твердого обещания Она не давала, а на кону – жизнь. Целая жизнь. И от ее выбора зависит, в какую сторону потекут ее воды. Она заварила кофе и принялась вспоминать, какие лекарства положено принимать в таком состоянии. Тело бил озноб, и соображалось с трудом. А ведь еще дети приедут. Надо привести себя в порядок.
Приняв таблетки и почувствовав некоторое облегчение, Она постаралась занять себя чем-нибудь. Но ни музыка, ни телевизор не могли отвлечь ее. Нервы натянулись струной. До жути, до боли, до тоскливого звона. Голова кружилась. Краска сбегала с ее лица. Она как могла, гнала прочь кошмарные мысли, повторяя снова и снова, что успеет, что сможет исправить все. Перемыла посуду и прибрала в квартире, ходила из угла в угол и смотрела в окно, в безликий белый январь.
Встретив детей, позвала их пить чай, и как можно спокойней сказала им, что планы изменились, что ей во что бы то ни стало надо быть сегодня у него на репетиции. Девочки пожали плечами: надо – значит, надо. Немного успокоившись, повела их в комнату, показывала свои безделушки и маленькие «сокровища», сопровождая эту «экскурсию» историями об их появлении. Шутила и смеялась. И все время посматривала на часы. Сейчас. Вот сейчас. Пора.
- Ну что, девчонки, надо собираться. Чтобы не опоздать.
Она изо всех сил старалась держать себя в руках, но от детских взглядов не укрылась нервная дрожь ее пальцев, когда Она застегивала шубу. Вышли в сумеречный январь. В автобусе и в троллейбусе переговаривались в полголоса, поглядывали в ее, наполненные тревогой, глаза. Они не задавали вопросов, просто беспокоились о ней. Она старалась говорить спокойно, но когда накатывала очередная волна отчаяния, отворачивалась к окну, стараясь скрыть подступавшие к глазам слезы. Как долго, как долго тащится этот троллейбус! Как нудно сипит метель за окном!