Мятежники

Люсия вдруг бросила губку в ванну и, облокотившись о ее края, приблизила свое лицо к моему:

— Прежде, чем вы скажете еще хоть слово, я скажу, что тот, кого вы назвали чудовищем, отпустил не только ваших подруг, но и всех девушек, которых выкупил до этого. Он также велел выходить их, снабдить в дорогу всем необходимым и отправил в старую столицу.

— И почему ты так уверена, что они живы и не находятся в лапах очередного ублюдочного работорговца? — отступать я не собиралась.

— Потому что знаю господина намного дольше вас.

— Тогда скажи мне, почему еще в столице не ходят слухи о непомерной доброте твоего господина? — я прищурилась, вконец разозлившись.

— Как вы смели убедиться, — Люсия выловила губку из воды и снова принялась протирать мою кожу, — граф умеет находить способы убедить людей молчать.

— Да уж...

— Это правда! — вспылила Люсия. — Будьте признательны за то, что для вас делают! Граф поступает благородно, держит слово, как истинный дворянин! Вы же наоборот ведете себя отнюдь не как аристократка!

Я вдруг поняла, что не могу больше сдерживаться, и расплакалась. Постыдно разрыдалась в голос, уткнувшись лицом в ладони. Через какое-то время я почувствовала, что Люсия обнимает меня. Но это нисколько не утешило, скорее подстегнуло мою истерику, и так подпитываемую полным непониманием происходящего, и я продолжила рыдать еще сильнее.

***

Надо ли говорить, что ночью я так и не смогла уснуть?

Когда рано утром Люсия и еще несколько девушек пришли, чтобы приготовить меня к церемонии, я валилась с ног от усталости и была похожа не малоподвижную куклу. Но даже в таком состоянии я смогла оценить свадебное платье. Закрытый корсет, расшитый белоснежным жемчугом, и длинная прямая юбка в пол из белого шелка. Кружевные рукава не скрывали плечи, но обтягивали руки. На удивление платье село на меня почти идеально, несмотря на то, что я была очень худая, от чего еще в детстве мои наряды приходилось ушивать.

Люсия припудрила мне лицо, наверное, пытаясь скрыть жуткие синяки под глазами. Еще маленькой тонкой кистью подвела глаза. Затем она снова уложила волосы в пучок на затылке и принесла простенькую деревянную шкатулку. Внутри лежал серебряный гребень, украшенный лилией из жемчуга и маленьких алмазных вставок. Люсия просто держала шкатулку открытой, ожидая, что я приму гребень, но я лишь обреченно глянула на девушку и отвернулась. Я прекрасно понимала смысл этого украшения. Жених дарил гребень невесте, и она принимала его в знак благосклонности. Им крепили к волосам фату, под которой жених на церемонии прятал лицо невесты после ее согласия. Фата не снималась до тех пор, пока новобрачные не уединятся в первую ночь. Только после того, как снята фата, их можно было считать законными супругами.

Люсия вздохнула, сама достала гребень, а одна из девушек принесла длинную кружевную фату. Я стояла перед зеркалом и наблюдала, как Люсия приколола ткань заколкой и расправила ее. Больше никаких украшений на мне не было. Последним штрихом стали простые белые туфли, обшитые шелком.

Шагала я под конвоем, как в дурном сне, и старалась держаться рядом с Люсией. Девушка придерживала меня за руку, пока мы шли к выходу из замка. Сил думать и спрашивать, куда мы идем, уже не было, как, впрочем, и смысла.

Вот знакомая лестница и площадка. Сворачиваем налево, вижу еще одну открытую площадку, на краю которой цветет необычное дерево. Я узнала его почти сразу, видела на картинках из книг. Лалэйя, напоминающая плакучую иву, но с небольшими белоснежными цветами, устилающими ее тонкие стебли. Под сенью дерева стоял высокий пожилой мужчина, немного сутулый, густые седые волосы не скрывал головной убор. Одет он был в белый балахон, расшитый золотом, а в руках держал белую ленту. Стандартное одеяние священнослужителя. Моя семья не была верующей, но отец учил меня относиться с уважением к представителям духовенства. Насколько я знала, нынешний Император сильно ущемил права церкви и добился свержения распухших от власти священнослужителей. Теперь у церкви не было головы, остались лишь конечности в виде духовников, что правили разве что внутри храмов, за ними закрепленных.

Солнце уже показалось из-за горизонта, и его первые лучи освещали дерево. Когда меня подвели к лалэйе, мужчина посмотрел на меня и приветствовал кивком головы:

— Доброго утра, госпожа...

Я понимала, что он хотел узнать мое имя, но, кажется, его немного поразило выражение моего лица. Счастливой невестой я не выглядела.

Ответить мне не дали. Граф Рейгард с присущей ему стремительностью появился рядом. Я мельком глянула на него и отметила, что он даже не сменил свое кожаное одеяние. Видимо, свадьба для него и правда не имела почти никакого значения. Значит, даже простого уважения после заключения брака мне не видать. Опять захотелось заплакать. Я прикусила дрожащую нижнюю губу и опустила взгляд.

— Госпожа Неремия Дорнуэл, преподобный Аугуст, — подсказал граф, и я удивленно повернулась к нему. — Дочь барона Рикарда Дорнуэла, друга семьи Рейгард, чьи владения пролегают далеко на севере Империи.