Мятежники

Я стояла в дверном проеме и с ужасом наблюдала, как умирает мой отец. Умирает не своей смертью, — в его груди клинок с черной рукоятью, на которой блестит золотая роза.

Огонь, что жадно ползал по ковру в кабинете отца, заставлял розу зловеще блестеть, и я не могла оторвать от нее взгляда. В какой-то момент символ стал своего рода спасением от осознания того, что происходило вокруг. Лежащие на полу книги из упавшего шкафа, полыхающие белые листы. Красивый ковер, расшитый вручную и привезенный купцами из далекой Алерии, с темным кровавым пятном. Красивое молодое лицо мужчины, одетого в черное кожаное одеяние с множеством металлических заклепок. Черные длинные волосы, завязанные в хвост, и холодные голубые глаза. А я все смотрела на золотую розу на рукояти меча.

—Мия, беги, — почти закрывшиеся глаза отца смотрели в мою сторону.

Так меня называл только он. Неожиданно это имя вырвало меня из оцепенения, я подхватила полы пышного неудобного платья и быстро, как только могла, ринулась вперед по коридору. Тело моментально покрылось испариной, и капля пота скатилась по виску. Перед глазами мелькала врезавшаяся в память золотая роза.

Я открыла глаза. Унылые стены подвала, обложенного серым камнем, никуда не исчезли. Зато капля по виску все равно стекала. Я вздрогнула и поспешила вытереть ее ладонью, однако следующая упала мне на нос.

— Мия?

Я посмотрела наверх. Окно с металлическими прутьями было единственным источником света здесь и находилось очень высоко. С улицы доносился шум дождя. Вот, откуда влага, что сделала мой сон таким реалистичным. Не уверена, что лучше: сон о том, что никогда не забудется, или осознание того, что я заперта в подвале, откуда девушки выбираются только в качестве рабынь или трупов.

— Мия, ты как?

Голос принадлежал еще одной заложнице подвала. Я устало передвинулась, чтобы капли больше не попадали на меня, и посмотрела на сокамерницу. Лана сидела напротив, укутавшись в старое грязное покрывало. На спутанных светлых волосах грязь была виднее, а измазанное лицо выглядело привлекательно даже сейчас. Несмотря на то, что Лана была на три года старше меня и уже успела познать все прелести рабства, девушка была все равно красива. В отличие от меня. Я часто меланхолично обкусывала не успевающие зажить губы и обдирала кожу у ногтей, некогда бывших чистыми и ухоженными.

В подвале находились еще двое пленниц, но белокурая Лана была самой разговорчивой и эмоциональной. Девушка постоянно нас подстегивала, пытаясь вселить веру в лучшее будущее. Как по мне, она зря старалась. Другие девушки, я уверена, считали также.

Рыженькая Эмма постоянно мерзла и дрожала, как осина на ветру, больше не от холода, а от страха. Она была неестественно худой, но серые глаза, конопушки и кудряшки несомненно делали ее симпатичной.

Темноволосая смуглая Ия молчала, постоянно спала и испуганно просыпалась от любого шороха. Она постоянно куталась в покрывало, пытаясь скрыть свою пышную фигуру, будто стыдилась ее. По сути, так оно и было: девушка попала сюда как раз из-за своих потрясающих форм.

Лана одергивала меня, когда я снова принималась кусать губы. Она говорила, что нам повезло, ведь мы попали к работорговцу, который промышляет продажей красивых девушек, и ему нужны ухоженные рабыни. По мне, так это было еще хуже. Таких девушек покупали для постельных утех, и меня воротило от одной мысли, что мне придется ублажать какого-нибудь зажравшегося от денег купца. А других вариантов особо не было: дворянам нужны служанки, а не рабыни. Для удовлетворения сексуальных потребностей аристократов существуют элитные бордели, где их встретят девушки на одну ночь, которых не надо содержать и кормить.

Откуда я все знаю? Я родилась аристократкой. Сокамерницам об этом знать было ни к чему, как и работорговцу, который отправил меня в этот подвал.

Тем не менее, похвастаться мне было нечем, в отличии от других девушек. Темно-русые, коротко остриженные волосы просто так уже было не отмыть, и недавний душ ничем не помог, кроме того, что я почувствовала себя немного чище. Кое-где под рваными лохмотьями скрывались шрамы, полученные в борьбе за свою свободу. Некрасивые, зарубцевавшиеся шрамы. Осунувшееся лицо и болезненная худоба уж никак не могли быть привлекательными. Я знала, потому что видела себя в зеркале после того, как меня насильно засунули под холодную воду, чтобы смыть грязь. Единственное, что мне в себе нравилось, - большие карие глаза, доставшиеся от матери.

От воспоминаний стало еще хуже. Я бы заплакала, да давно разучилась.

Мне было шестнадцать, когда восстание захлестнуло Императорский дворец. Император был свергнут герцогом, который собрал элитный отряд приближенных ко двору воинов, и вместе они обезглавили монарха и его семью. Я всегда мало разбиралась в политике, но знала, что мой отец поддерживал Императора. Однажды мне довелось побывать во дворце, и правитель мне не очень понравился, о чем я незамедлительно сообщила отцу. Низенький полноватый мужчина с пухлыми короткими пальцами, на одном из которых красовался золотой перстень с огромным рубином. Именно на этот красный камень я тогда смотрела весь вечер. Была у меня такая привычка: заострять свое внимание на чем-то одном, чтобы отвлечься от обстановки, которая мне не нравилась по каким-либо причинам. Мой отец, герцог Арктур Риаваль, сразу строго высказал мне, что о таких вещах, как неприязнь к внешности монарха, стоит помалкивать. Поэтому, когда на приеме Император почтил нашу семью своим присутствием, я присела в довольно неумелом реверансе, а потом весь разговор стояла с каменным выражением лица и пялилась на перстень. Но когда монарх громко рассмеялся, и я, вздрогнув, посмотрела на него, то увидела просто толстого добряка с блестящей короной, скрывающей лысину. Помню, как улыбка непроизвольно появилась на моем лице, и Император погладил меня по голове. Тогда еще у десятилетней девочки не было красивой прически, только аккуратно уложенные волосы под каре.