Валерия

— Коля, замолчи! — остановила она поток едких слов. — Хватит точить своё жало! Дай с толковым человеком поговорить, мне теперь понятно всё становится. Ты никогда до конца ничего не расскажешь, у меня после твоих пояснений больше вопросов, чем ответов, голова кругом. Ты кушай, Тимур, сейчас мясо готово будет, — засуетилась мама Никки и умчалась на кухню, обхватив лоб рукой.

Тим одолел первую волну голода и теперь просто рассматривал блюда на столе: грибы белые в кольцах лука и в сметане, рыба белая и рыба красная на постели из долек лимона, картошечка, одна в одну круглая, маленькая, как орешки грецкие, блестит, маслом облитая, пирожки, буженина, окорок, холодец, курица, блинами набитая, паштет из печени, салаты и колбаса домашняя... Тим вздохнул всей грудью, по-молодецки, и завалил свою тарелку холодцом, а на самый краешек плюхнул хрену.

— Вот ведь умничка, — сказала хозяйка Тиму, выходя из кухни. В руках она держала новое блюдо с волшебным дымом. — Кушай, кушай! И ты, Коляша, не отставай.

О больной пояснице она забыла и, как девица на выданье, порхала вокруг гостей.

— Мамуль, супер!.. Мамуль, улёт! — время от времени выдавал сыночка.

— Улёт!.. Супер! — вторил ему друг.

— Сейчас ещё морса клюквенного принесу, — подскочила хозяйка. — Только я спиртного не припасла. Ни для кого, правильно?

Тим кивнул.

— Вот ведь! — просияла мама Никки. — А то отец журил меня, «Беловежской» заставлял взять Льву Палычу. Еле выдержала атаку.

— Ни-ни! Папа Лев в трезвости живёт с самого рождения этого обжоры, — сказал Ник и махнул куриной косточкой в сторону друга. — Даже не курит. Бросил. У нас закон трезвости. Кто примет — сразу на вылет, наши даже квас не пьют. Прикольно?

— Правильно, — воскликнула мама Никки. — Я очень поддерживаю. Все бы так. А то столько пьющей молодёжи, просто жуть берёт. Если бы ты пил, — она перекрестилась и посмотрела на сына, — или, не приведи Господь, ещё что — меня бы сразу не стало. Невыносимо наблюдать, как родное дитя топится.

— Это вы в точку, Алла Николаевна. — Белый грибочек хрустнул на зубах Тима. — Время от времени отец вытягивает нас на кладбище. Ритуал такой, когда альбом новый запускаем или годовщина смерти кого-то из бывших. — Тим взмахнул пустой вилкой. — Нормальные люди пьют до безумия, а мы по бутеру — и на могилы. Вокалист и ударник. Первый от передоза откинулся, второй допился и повесился. Теперь вечно молодые. Жуть как пробирает.

— Да. Я после первого раза ночью не спал, мурашки по телу бегали, — сгорбил спину Ник. — А пап Лев ещё страстей нагнетает: «Вот, — говорит, — тут и мой холмик запросто мог быть, если бы в завязку не ушёл. Стояли бы сейчас и слезами поливали кости гитариста». Трэш.

— Да, сыночка, ох как прав Лев Палыч. Как прав.

Тим сиял, когда превозносили отца.

— Первый наш, папин ещё, вокалист и лидер похоронен здесь, на Московском. После концерта к нему на могилу пойдём. Тоже пил, траву курил, нюхал, ширялся — короче, по полной все радости жизни познал. Отец его любил очень. Мама вот как‑то… спокойно. Похоже, она его до сих пор винит в папином временном неадеквате.

— И к Нелявину пойдём, — сказал Ник, — Он на центральной аллее отдыхает. Крутой! Папа Лев ох как Нелявина уважает, боготворит. Нам в пример ставит. Ты с нами? — спросил он у матери, которая глаз не сводила с сыночков, слушала и будто даже не дышала. — Там ведь сестра твоя похоронена. Навестишь?

Мама Ника после раздумья кивнула.

— Ма, — продолжил Ник, — а я завтра балладу Нелявина исполню, «Птицы крик», такая вещь! Зашибись! Папа Лев облёк её в риффы и такое соло выдал — забываешь, на каком свете живёшь. На каком языке говоришь. Гитара стонет, как птица, которую изгнали, кричит от боли, рана у неё смертельная на спине. Пап Лев её тему ведёт, а я — колдуна, ревнивого и коварного, который любимую свою жену в птицу превратил и потом её, несчастную, убили на охоте.

Ник заметил слёзинку в глазах матери и вытянулся в струну.

— Кажется, я помню... Как песня называется? — мама схватилась за сердце и за поясницу.

— «Птицы крик», рок-баллада. Палыч её корешу этому своему минскому посвятил, для него старался, меня полгода дрессировал. Клауса Майне выжимал. Ну, завтра услышишь и увидишь. Я тебя на вечеринку беру, не мотай головой! Тим — мам Лену. Не дрейфь! Без обсуждения! Я тебе подарочек привёз, прикид рокерский, померяй, свыкнись. Мам Лена помогала выбирать, так что клёво.

— Только не кожаные шорты, — Алла отпрянула от сына, — у меня голова седая.

— Ма, ну ты придираешься, половина женщин планеты мечтают об этих шортах. Тебе повезло — есть сын заботливый.

— Точняк, — вторит ему друг, — моя носит специально, чтобы не толстеть. И вы, тёть Алла, тоже ничего.