Время ведьм

Глава 14. Кобра и кракен.

19-е, месяца белодара, 334 год от основания Белокнежева.

Пловдив.

– Франциско. Франциско, ты спишь?

– Ничего подобного, – Франциско с трудом разлепил глаза и поднял голову от тяжеленного тома, который служил ему подушкой.

– Если ты надеешься таким образом лучше запомнить все семнадцать законов трансформации материи, то вынужден тебя разочаровать, мой друг. Я раз две ночи подряд провел на сочинении чародея Ортеги об истории клановых войн орков, но все, что я оттуда запомнил, можно выразить тремя словами: «враги», «дубасить» и «кор-по мынгтай».

– Ну хоть язык их выучил, – усмехнулся Франциско, глядя на Мартина, своего соседа по комнате в общежитии Академии и лучшего друга.

Мартин в ответ широко зевнул и, скинув на пол кучу исписанных свитков, устало опустился на кресло, вытягивая ноги.

– Так чего от тебя хотел директор? – повернулся к нему Франциско.

– Чтобы я «в кои-то веки выполнил обязанности главы студенческого общества, за что мне вообще-то платят повышенную стипендию», – махнул рукой Мартин. – В Академию приняли двух новых студентов, братьев, кажется, и директор хочет, чтобы я им все тут показал и помог освоиться.

– Что, посреди года? – удивился Франциско.

– Ты бы слышал, как распинался директор: «Дар поздний, но необычайно сильный! Нельзя упускать такую возможность для нашего братства!»

– Держу пари, он, скорее, денежную возможность не хочет упускать, – фыркнул Франциско.

– Наверняка, – зевая, согласился Мартин. – Ладно, ты как хочешь, а я спать.

Франциско с завистью поглядел на него, но, после некоторых колебаний, опять склонился над книгой – законы трансформации сами себя не выучат.

– Тема сегодняшнего занятия – колдовство, его базовые принципы и отличия от чародейства, – скрипучим голосом диктовал магистр Мейендорф.

Первая лекция с утра в сочетании с монотонным голосом магистра гарантировала крепкий сон большей части аудитории, что, впрочем, нисколько не беспокоило самого лектора, не терпевшего лишь, когда его прерывали. От начала занятия прошло уже добрых полчаса, когда дверь отворилась, и в аудиторию безо всякого стука вошли двое мужчин.

– Мы, это, студенты новые, – пробасил тот, что вошел первым. Второй за его плечом молча кивнул и почесал в затылке, зевая во весь рот.

Магистр Мейендорф, прерванный на полуслове, оторопело глядел на них, но, судя по его стремительно краснеющему лицу, осознавание ситуации приходило стремительно.

– Разве ты их не предупредил, чтоб не опаздывали к Мейендорфу на занятия? – шепотом спросил Франциско у Мартина.

– Пытался, – так же тихо ответил он, – но был послан через дверь, изрядно пополнив при этом свой запас ругательств. Поделюсь потом с тобой.

От внезапно наступившей тишины проснулись задремавшие студенты, и теперь все глаза были обращены на магистра – кроме двоих опоздавших, занятых поиском свободных мест.

– Как... Как вы посмели опоздать на занятие? – дрожащим от негодования голосом произнес магистр, комкая зажатый в кулаке конспект лекции.

– А? – обернулся к нему первый из виновников происшествия. – Ну так мы, того, искали долго.

– Это не оправдание! – закричал пэр Мейендорф, брызгая слюной. – Мне не интересно, что вы там долго искали – штаны, аудиторию или свои манеры, но извольте сейчас же выйти и впредь не опаздывать!

– Выйти? – переспросил до сих пор молчавший второй мужчина. – Так мы ж только что вошли. Вы продолжайте, уважаемый, что вы там рассказывали.

– Вон! Немедленно вон! Я буду разговаривать с директором о вашем поведении! Вон! – бушевал магистр до тех пор, пока двое новых студентов, ворча и бросая на всех вокруг недобрые взгляды, не покинули аудиторию.

Мейендорф еще минуту что-то нечленораздельно бормотал себе под нос, пару раз ударив кулаком по столу, а затем продолжил рассказ все тем же монотонным и скрипучим голосом. Через несколько минут вся аудитория снова погрузилась в привычную дремоту.

– Ведьмы – злые по своей природе, – убежденно говорил Франциско, потягивая темное кальварское пиво.

Они с Мартином сидели в «Пьяной кобре» – любимом заведении студентов Магической Академии.

– Мне кажется, ты не вполне внимательно слушал дорогого магистра Мейендорфа, – покачал головой Мартин. – Не то, чтобы я тебя винил за это. Я и сам, признаться, еще ни одну его лекцию не выдержал в состоянии непрерывного бодрствования, но в один из таких люцидных моментов сегодня я отчетливо слышал, как он говорил о двойственной природе колдовства. Творить зло или добро – это осознанный выбор, а не природа.

– Иными словами, ты утверждаешь, что «ведьма» и «веда» – это, скорее, характеристика поступков, а не сущности? Пусть так, но что заставляет одних творить добро, а других – зло? Когда я говорил о злой природе ведьм, я имел в виду не природу их волшбы, но человеческую природу. Родиться преступником можно и без всякого магического дара.

– Родиться преступником? – приподнял брови Мартин. – Знаю, что сочинение профессора Гальвари о врожденных чертах характера сейчас очень популярно, но я лично не убежден, что все преступники родились такими. Некоторые ими стали в силу воспитания или, скорее, отсутствия оного.

– Это было бы верно, будь преступники исключительно выходцами из низшего класса, живущими в неблагополучных районах, – не согласился Франциско. – Но вспомни про графа Довмонта – образцовое воспитание и лучшее образование, какое только можно вообразить, но это не помешало ему убить дюжину человек и украсить их чучелами свой замок. Откуда это в нем взялось?

‍ – Насколько я помню, – нахмурился Мартин, – граф взялся за нож после смерти горячо любимой жены, которая к тому же была беременна. Возможно, потрясение...

– Потрясение? И это его оправдывает, по-твоему? А ведьмы, убивающие людей забавы ради, – они тоже пережили потрясение?

– Не могу сказать за каждую ведьму. Мне лишь кажется, что мораль здесь может быть, как бы это сказать, довольно гибкой.

– Гибкая мораль – это отсутствие всякой морали, Мартин, – покачал головой Франциско. – Границы допустимых поступков определяют законы и догматы веры, и они одни для всех. Ведьмы же считают, что могут сами устанавливать эти границы, ни перед кем не отчитываясь. Личная свобода – это хорошо, но она, знаешь ли, должна оканчиваться перед носом другого человека, а об этом они часто забывают.

– Да брось, Франциско. Неужели ты правда думаешь, что не бывает ситуаций, в которых было бы допустимо нарушение законов и морали? Убийство, скажем, плохо и с той, и с другой точки зрения. Но представь грабителя, который забрался ночью к тебе в дом и приставил нож к горлу твоей жены. Неужели ты не убьешь его, чтобы спасти ее, возникни у тебя такая возможность?

– Защищать себя или своих близких допустимо, и у меня нет никаких моральных обязательств перед преступником, первым взявшимся за оружие, но ведь мы говорили не об этом. Ведьмы убивают не из самозащиты. Когда я убиваю преступника, угрожающего моей жене, моя цель – защитить ее. Ведьмы же нередко убивают ради самого убийства, оно для них – цель, а не средство. И вот это я называю злом.

– Убийство ради самого убийства – тут есть, конечно, от чего содрогнуться, – кивнул Мартин. – Но мне кажется неверным приписывать это исключительно природе ведьм. Точно так же как есть плохие священники, наверняка, есть хорошие ведьмы.

– Да, есть, их называют ведами, – заметил Франциско, делая большой глоток пива.

– А тебе не кажется само это разделение несколько искусственным? Кто это определяет? Стоит женщине совершить хороший поступок – вылечить кого-нибудь, например, и она – веда? И ничего плохого уже не может совершить по определению?