Время ведьм

Выдержка из дневника Дауртамрейна:

«9-е, месяца чернорода, года 243 от основания Белокнежева.

Или восьмая дюжина сезона дождей года 614 от основания Руаны, по местному исчислению. Где-то в джунглях Руаны.

...не спрятаться. Этим бесовым ведьмам будто шепчет кто на ухо о том, где я должен появиться! Неужели все было зря? Неужели я оставил свой сан, свою церковь, свою страну, в конце концов, ради огромного всеобъемлющего ни–че–го? Йоланда проговорилась, что главное, не видеть и не слышать ведьмы, чтобы яд Верховной не мог меня заставить, но со временем я натренировал слух так, что не нужное мне, я попросту пропускаю мимо ушей. Я проверял это в Крогенпорте, проверял в Пловдиве, наконец, проверял в Руане, и это работает! Однако, что делать со взглядом мне по прежнему не ясно, стоит мне зазеваться, или неосторожно взглянуть на ведьму, когда она просит меня о чем-то, я тут же попадаю под ее влияние. Готов убить ради нее, солгать ради нее, украсть ради нее! У ведьм Крогенпорта была веселая забава – заставлять меня выполнять самые глупые приказы! Я расплавил свой золотой священный круг ради сопливой ведьмы, которой захотелось проверить насколько она сильна! Какое унижение! И даже здесь – здесь, в непроходимых джунглях Руаны, в моем отшельничестве они находят меня, и находят, что у меня вытребовать! Как же я устал от ведьм и их черных просьб! Видит Вегетор, больше всего я жалею, что сбежал от орков в Чернолесье, а не в Кшешич, вместе с Ловирой. Может, жизнь моя была бы чем-то большим, чем бесконечное бегство от собственной клятвы? Странно, что до сих пор помню ее имя, я-то, всегда полагал, что она для меня ничего не значит, такая же рабыня как и я сам, только влюбленная по уши. Интересно, как сложилась ее жизнь? Умерла ли в рабстве, или освободилась? Ловира… Лишь горькая тень сожаления напоминает мне о тебе, да это имя. Даже лица уже нет, а имя все живет в моей памяти. Надеюсь, ты не канула в Пустоту, а обрела покой в добром посмертии. Сегодня я буду молиться за тебя, как молился бы за ту, что мне дороже жизни.

Сегодня ночью, лежа на прелых листьях какого-то местного папоротника, и глядя в дырку, через которую мне на лоб непрестанно капал дождь, мне пришла в голову простая мысль: зачем мне самому бороться с этой силой, когда я могу заставить других с нею бороться? Насколько умен ведьмин яд в моих жилах? Прикончит ли оно меня за мою задумку или останется равнодушным? Йоланда упоминала о «каре», быть может, это означает, что оно убьет меня не сразу? Тогда риск определенно стоит того! Боюсь накликать Бадура[15] преждевременными планами, но я решил: возвращаюсь в Крогенпорт. Эти ведьмы еще у меня…»

41-е, месяца белодара, года 381 от основания Белокнежева.

Кроенпорт. Кроген-но-Дуомо. Вечер.

Рейн подслеповато прищурился, и поправил очки, внимательно читая развернутый перед ним отчет. Нужды в этом не было, с делами инквизиции вполне справлялся Великий Инквизитор Хольс и добровольно взявший на себя функции его главного помощника кардинал Вереш, но это доставляло ему некое мистическое удовольствие – словно воочию просматривать дела о том, как его последователи изощренными способами уничтожают великое зло – ведьм. Словно читаешь бесконечный роман. Нет, его Высокопреосвященство понтификар Дауртамрейн никому не передаст право наслаждаться сим опусом в одиночестве!

Рейн перевернул последнюю страницу и улыбнулся. Надо же, даже немного занервничал в конце, облегченно выдохнув лишь когда злокозненная ведьма, морившая коз у озера Грешного пастыря задергалась в петле. У инквизитора Карузо однозначно талант к сочинительству баек!

Отложив отчет, он снял очки и потер глаза кулаками. Взгляд Рейна на мгновение опустился, и он почти с удивлением взял в руку кончик длинной наполовину седой бороды. Надо же. Он оглядел кабинет, и встал, подходя к зеркалу. Цокнул языком. Старик стариком, а ведь кажется, будто еще вчера ему было двадцать. Как же быстро привыкаешь быть всегда молодым и здоровым. А старость… Старость однозначно не для него. Не чувствовал себя Рейн на свой возраст, а ведь он постарше иного чародея будет!

Издалека послышались песнопения, и понтификар подумав, скинул мантию прямо на пол – пускай, служка заберет, – и найдя в шкафу другую, посвежее и понаряднее, вышел из своего сокрытого ото всех ведьм убежища.

Пение приближалось. Наступала Благодатная ночь, и под покровом Кроген-но-Дуомо соберутся все церковники: и левого крыла – инквизиторы, и правого – священники, чтобы вместе отпразновать эту ночь и следующий день великого праздника.

– Ваше Высокопреосвященство! Ваше Высокопреосвященство! – к нему, изрядно запыхавшись, бежал еще совсем юный послушник, из тех, кого родители сами приводят с юных лет служить всем богам, и зачастил. – Кардинал Важеник прислал меня за вами, сказал кардинал Йельски заболел горлом, и не может начать песнь Вегетора, а без нее и все остальные песни не начнут! Исполнить просят.

– Я как раз шел в главный зал послушать Песнь Всех Богов, но с удовольствием исполню Первую Песнь. Идем.

– Ваше Высокопреосвященство, – через пару минут, снова произнес послушник, и скосив глаза, Рейн увидел, что тот смотрит на него, будто на живое божество – восторженно, с обожанием.

– Да, дитя?

– Церковники ведь женятся? Брат Павел мне говорил, что жена только хорошим пастырям положена, а плохим – нет.

– Скажи брату Павлу, что Вар’Лахия не одобряет лжи, – строго произнес Рейн, берясь за ручку выхода в главный зал. – Каждый церковник сам принимает решение. Если желает всего себя посвятить богам, то нет. Если желает остаться ближе к пастве – женится. Но есть, конечно, и исключения из правил.

– Какие?

– Вот доучишься до святого отца и узнаешь. А пока рано.

– Ваше Высокопреосвященство, а у вас есть семья?

Рейн усмехнулся в ответ на такой наивный вопрос, и распахнул двери в зал.

Блестящие парадные доспехи. Мечи, у которых в честь праздника рукоять обернута белой лентой. Сотни, тысячи лиц – молодых и старых, бородатых и безбородых, мужских и женских, чистых и украшенных шрамами, всех их объединяло одно: праведное пламя в глазах. То, с которым инквизиторы разят зло. То, с которым идут на смерть. То, с которым они рано или поздно уничтожат всех его врагов, до единого. До единой.

«За свою душу каждый сражается в одиночестве», сказал ему когда-то давно Урах, не подозревая, что стоящий перед ним мальчишка пришел в этот мир без души. Он создал ее сам, своим упорством, своим кропотливым трудом, многочисленными потерями и несгибаемой волей. Борьба с ведьмами, этим великим злом – то, что было для него превыше всего все эти годы, идея, что ему удалось вложить в голову всей инквизиции. Каждому из них. Это единение, общность цели и стремление души роднило куда крепче кровных уз. Это и стало его душой.

– У меня огромная семья, дитя, – не глядя на послушника, прошептал Рейн. – Самая большая в мире.

[1] крайне выносливое и столь же прожорливое животное, обитающее в Скадарских горах. Часть из них одомашнена орками. Внешне похожи на огромную свинью, покрытую густой шерстью средней длины, но без пятачка, а с обычным (бычьим) носом. Варагонов используют как ездовых и тягловых животных, а в голодные годы едят. Мясо их жесткое и вонючее, но легко усваивается и хорошо насыщает. Легко приручаются, но не размножаются в неволе.

[2] орочья игра с использованием зубов. Животных, людских, эльфийских, и даже орочьих. Чем сложнее было достать зуб, тем он ценнее в игре.

[3] уничижительное именование орков, появившееся из-за двух довольно длинных клыков, растущих из их нижней челюсти на 3–15 см вперед и вверх (у женщин 1,5–5 см, и расположены вверх и в стороны). Начиная с 300–хх годов от О. Б. начали поголовно их спиливать почти под корень. В настоящее время подобные клыки можно встретить лишь у профессиональных воинов и традиционалистов горских обычаев.