Время ведьм

Хруга, судя по всему проняло, и Ежи его понимал. Оказаться у бабы в подчинении для настоящего горца хуже смерти! На всю жизнь позор, никто с тобой в дозор не пойдет, никто в набег не возьмет, да и пить рядом не сядет. Только и останется, что с каррауш-но вниз головой броситься.

– Полуорков много, – сделав несколько глотков, продолжил свой рассказ младший шаман, с презрением в голосе. Кто-то сплюнул. Полуорков в Лихогорье топили сразу, как из лона человечки вытаскивали, чтобы кровь не портить. А они, вишь ты, растят это отребье!

– А помимо любовной силы, есть еще какая у Верховной? – полюбопытствовал кто-то. Послышались смешки. – А то я только и слышу, как она в постели и соблазнении сильна!

– Есть у нее сила, есть. Да такая, что нашему шаману и не снилась, – глухо ответил Шехаган, явно не желая продолжать рассказ, но судя по всему, вопрос оказался интересным, и все ждали более развернутого ответа, а потому он, сделав большой глоток, продолжил. – Как-то ночью услышал я шум, и встав, в окно выглянул, посмотреть, не нужна ли помощь какая. И увидел как к Верховной привели молодую девицу, да страшную такую, будто ее мамаша с последним цвергом согрешила – мелкая, сгорбленная, лицо какое-то кривое, глаза косят, одна рука короче другой, голова огромная. Сказали, нашли ее на границе Чернолесья, да сюда привели. Почему, я так и не понял, вроде как удивила их умом своим, вот и не стали бедолажку убивать. А так – обычная человечка, даже не веда, из деревушки какой-то. Я как раз спустился к моменту, когда она рассказывала, что ее камнями из родной деревни прогнали, мол одна девка пожаловалась, что она у нее красоту крадет, а на деле селянам смотреть на нее мочи нет, до того страшна. Слово за слово – в общем, нашли повод. Родных у нее не было, мужа-детей тоже. Пришла, говорит, сюда, чтобы ведьмою стать или удавиться на чернодреве, мне мол, уже все равно, жить больше так не хочу. Душу свою бессмертную посулила. Верховная ее послушала и отвечает, что ведьмою не выйдет, ведьмою родиться надо. Смотрю – понурилась уродина, ничего не сказала больше, но будто все жилы из нее вдруг выдернули и взгляд потух. Видимо, надежда последняя была. Но Верховная ей спокойно так говорит «Оставайся в Чернолесье, нам всегда нужны разумницы. Дом и работу тебе выделят, зачем из-за лица печалиться?» Та посмотрела на нее и отвечает, что мол просто так говорить, являясь писаной красавицей. А ты попробуй в уродливом и немощном теле поживи! Послушай насмешки и унижения изо дня в день! Попробуй выйти из дома, не получив тычка или ковша с колодезной водой, а то и чем похуже, на голову или платье новое! Она, мол, всю жизнь мечтала красавицей стать, чтобы подружки да мо̀лодцы не смеялись, не шпыняли и пальцами не тыкали, чтобы не кичились своею красотой перед нею! Верховная покачало головой, и говорит: «Вижу, что не столько ты красы и силы колдовской хочешь, сколько мести и уважения. Верно»? Та так и замерла. «Верно, говорит», и голову опускает. Рассмеялась моя Верховная, и ответила «В этом я могу тебе помочь», подхватила ее на руки, что дитя малое, и улетела ввысь.

– А дальше что? – спросил кто-то, когда Шехаган вдруг замолчал, видимо снова отпивая из кружки.

– Их целые сутки не было, на следующую ночь прилетели. Смотрю – уродка-то весела и довольна, хотя ни чуточки не изменилась. Выделили ей домик какой-то, нашли работу, когда уезжал слышал краем уха, что она мол цифры пятизначные в голове походя складывает, и весь учет ведет так, что Чернолесье день ото дня все сильнее становится. Рисунок вместе с Верховной, энергетической мощи рассчитала, и теперь указывает, где чего сажать, где что убирать и строить, чтобы в Чернолесье всегда скрытый портал в карманное измерение без подпитки ведьм работал! В следующем году обещала, что там будет будущий шабаш проходить, и потревожить никто не сумеет, и луну облака не закроют, и вообще красиво станет, а не просто под Плешивой Пяткой собираться и плясать…

– Чего?

– А, забыл, что вы воины, а не шаманы. Это довольно сильное колдунство, я даже не знал, что можно так сделать, а вот поди ж… А всего-то – уродка. Но теперь ту уродку всяк в Чернолечье хвалит и уважение выказывает, – кто-то недоверчиво фыркнул, явно не придавая значения умениям какой-то человечки, но Шехаган уже заканчивал рассказ. – А почти перед самым отъездом я вызнал, что в ту ночь произошло. Верховная вместе с девицей этой обиженной прилетела в ее деревню, и всех, на кого та указала – прокляла. Говорит, стали еще уродливее, чем она, и на собственной шкуре узнали каково ей было все это время. А потом обратила уродку черным медведем, и кивнула на них, мол – твои! Да только та лишь троих и порвала, тех, что меньше всех ее мучили. Сказала, что жизнь такая для прочих хуже смерти будет, так что пущай страдают. Уж они и прощенья просили, и умоляли, и удавиться пытались – все одно не вышло, не простила она их, а умереть Верховная не позволила. Так и живут, если то можно жизнью назвать. И много раз я после видел, что ежели Верховная видит что-то ей одной ведомое в том, кто к ней с предложением или просьбою приходит, пусть даже душу продать, то желание она его любое исполняет, каким бы не было оно. А ты говоришь – любовные. А ты, – повернулся он в другому собеседнику, – говоришь напасть. Слабоумные совсем, что ли – к ведьмам лезть?!

Голоса орков постепенно сливались в далекий гул. Ежи утомленно прикрыл глаза, чувствуя, как снова проваливается в ледяную пустоту. Но на сей раз унося с собою некую зарождающуюся мысль, которой еще только предстоит стать планом его последнего побега от горцев.

19-е, месяца вербницы, года 158 от основания Белокнежева.

Крогенпорт. Храм Вегетора.

– Они заслужили того, чтобы быть сброшенными в Пустоту; и Божественное правосудие Вар’Лахии не отменяет этого, – произносил Рейн с высокого каменного постамента, грозно хмурясь брови на тесно и тихо сидящую паству. Не далее как на прошлой декаде с Гибельного прилетела какая-то тварь, и прежде, чем ее закололи рыцари – элитная стража – она успела порвать нескольких домочадцев и слуг барона Гержеца из Приморских баронств, и частично разрушить его замок. Самое странное, что чародеи так и не смогли разобраться, что это был за монстр, и уже говорят об экспедиции на архипелаг. Однако гораздо больший резонанс в обществе произошел, когда выяснилось, что жена барона, как и все три его дочери были ведьмами, о чем сам барон прекрасно знал. – Да и сам Вегетор не возражает против использования Дии’Равом Его силы, чтобы в любой момент низложить злокозненных ведьм. Более того: Всеотец не только «не возражает» против того, но и громко взывает к бесконечному наказанию их грехов пред своими детьми – людьми. О дереве, приносящем горькие плоды Вегетор говорит: «Сруби его: на что оно и землю занимает». Над их головами постоянно раскачивается меч из Божественного пламени, и только лишь козни Дар’Тугу отводят его в сторону. Но истинно говорю я вам…

Паства покидала храм в удрученном настроении. Новые чудовища, все чаще появляющиеся ведьмы, а теперь еще и это… Пастырь Дауртамрейн хорошо объяснил им, что любить ведьму – есть суть противное людской натуре, словно любить гнилой стул, который в ответ любить не умеет, не может. А ведьма – что тот стул, бесполезный и опасный для копчика, который уничтожать следует, дабы не разбить седалище, ежели с него свалишься.

Рейн заканчивал чертать круг на лбах подходящих к нему перед уходом прихожан благословенным лавровым маслом, когда краем глаза заметил двух мужчин, что вошли в церковь и встали у выхода, наблюдая за его действиями. Однако ускориться и не подумал, мало ли, кто там пришел? У него свои дела.

Наконец, попрощавшись с последним человеком, Рейн вновь поднялся на постамент, открывая «Журавлиную книгу»[14] и собираясь прочитать вечерние молитвы о храме и самих церковников, однако его планы грубо прервали.