Страница 61 из 95
– Не оставлю, – пообещала она и вдруг ухмыльнулась. – Но вот прямо сейчас мне срочно нужно в одно место, куда я брать тебя категорически не согласна!
– Пойти с тобой? – не повелась на ее браваду та.
– Сама справлюсь. Тебе еще нужно выяснить, кто мил твоему сердцу, а мне – помыться, а то до сих пор звериной шерстью ароматизирую, – пожаловалась она. – Через пару часов церемония Заката Золотой луны, встретимся там.
– Как скажешь.
Не оглядываясь, девушка ушла в сторону источников. Ру печально посмотрела ей вслед и вздохнула.
– Панна, – подергал ее кто-то за обрез, – я прошу прощения за сей инцидент... Если желаете, я верну монету.
– Оставьте, – отмахнулась ведьма, и улыбнулась. – Лучше покажите наконец, кто мил мне!
Цверг расплылся в улыбке и протянул к ней руки.
– Вы знаете, что делать, панна. Закройте глаза, – она послушно выполнила указание. – А теперь открывайте! – Произнес уже совсем другой голос, отпуская ее ладони.
Девушка открыла глаза.
– Это ты мне мил?! – в изумлении воскликнула она. – Быть не может!
– Может, может! – со смехом подтвердил стоящий перед нею Франциско – наиковарнейший из всех инквизиторов.
Рута открыла рот. Потом закрыла. А потом вдруг отвесила мужчине сочную оплеуху и, не успел он опомниться, притянула к себе за рубаху, впиваясь в его губы горячим, полным желания, поцелуем.
Тот не стал возражать, уводя ее чуть дальше, к деревьям, горя от страсти и помогая ведьме раздевать себя, а потом, подхватив за талию, прижал обнаженной спиной к теплой, шершавой коре своим телом и выпутал из прически острую шпильку, отчего ее роскошные волосы черной гладкой волной упали вниз.
– Ру... – шептали горячие губы куда-то в ее шею. – Рута...
И вот уже сильная мужская ладонь впутывается в ее волосы и сжимает их на затылке, а в разгоряченное тело властно проникает напряженная плоть, пришпиливая ее к стволу, будто черную бабочку.
Рута сжала пальцы на его плече, оглашая все вокруг своими стонами, что быстро терялись в окружающих их музыке и песнях. Спину Франциско – крепкую и жилистую, покрыли многочисленные царапины от когтей ведьмы, но он не стал протестовать, вместо этого, найдя влажные, приоткрытые в стоне губы, вновь смял их поцелуем, постепенно опуская гибкое тело вниз, на ковер голубых, мерцающих в темноте, будто далекие звезды, трав.
Два часа пролетели как один миг.
Только услышав горн, возвещающий о начале церемонии Заката, Рута опомнилась. С трудом отлепившись от мужчины, она растянулась на приятно холодящей тело земле. Потянулась, как сытая кошка, чувствуя, как руки Франциско наглаживают ее тело.
– Мне не дает покоя одна вещь, – вдруг сказал он.
– Какая? – едва ли не мурлыкая под его прикосновениями, спросила ведьма.
– Должен признаться, я повидал всякую реакцию, от смущения до ярости, но такое, как у твоей сестры, увидел впервые. Кто это был?
Рута резко села. Шайн будет ждать ее. А значит, пора идти. Помедлив, она стянула с бедер все такой же белоснежный, как и в первый день, обрез и, сложив его втрое, неторопливо повязала на подставленное предплечье. Неуместный вопрос испортил все волшебство момента, и она вспомнила, с кем на самом деле находится. Это не Франциско. Простая подделка. Но пока она заставляла себя верить, что это он, было хорошо. Нет, было... Божественно.
– Его звали Ксандер, – сухо ответила она. – Он был ее женихом.
– Бросил?
– Нет. Его убили. Двести лет назад.
– О...
– Мне пора... пан Сковрон. Будете в Крогенпорте – милости просим на обед.
– Как любезно с вашей стороны, – улыбнулся цверг, тоже переходя на официальный тон. Облик Франциско вдруг скукожился до локтя и черты его лица медленно истаяли в лице перевертыша. – Если посетите Лесогорье, буду рад ответить вам те же.
Они раскланялись и разошлись в разные стороны. Быть может, навсегда.
Крогенпорт. Утро.
– Дом, милый доооом! – пропела Шайн, первым делом, после того как влетела в трубу, бросаясь проверять, все ли в порядке на кухне. Таверна еще не работала, и слегка помятые травушки неподвижно стояли посреди общего зала.
– Я буду спать, наверное, целую декаду! – зевая произнесла Ру, наблюдая за тем, как сестра что-то бубнит, водя руками над травушками, считывая информацию, а после они падают на пол горкой прелой травы да прутьев. Сверху, звякнув, упал мешочек с монетами.
– И кто это будет убирать?! – рыкнула она. – Ты что, не могла их во двор вывести?!
Но Шайн лишь отмахнулась, чему-то хихикая.
– Представляешь, наши големы тут зелье продали одному типу!
– Запретное что-то? – обеспокоилась Рута.
– Неа. Видишь ли, проблема в том, что големы понимают все чересчур буквально и в меру собственного, испорченного нашими личинами, разумения...
Крогенпорт. День.
– Должен сказать, пани, я возмущен и разочарован подобным исходом! – разорялся Вит Два–Зуба. Он явно был в гневе: размахивал руками и брызгал слюной вдвое больше обычного, даже не замечая вдесятеро уменьшившийся бюст ведьмы.
– Вы, пан, что попросили? – лениво спросила Шайн, протирая и без того блестящую стойку. Ру, посмеявшись над незадачливым пиратом, ушла спать, оставив сегодня сестру на хозяйстве, пообещав сменить ее ближе к вечеру. – Помните?
– Конечно помню!
– Вы попросили, чтобы Тува Зубатка как есть под ваши ноги рухнула. Рухнула?
– Да, но... Она ж зараз опьянела вусмерть, вот и...
– Просили, чтобы власть вашу признала... Признала?
Вит покраснел.
– Два раза признала. И третий бы признала, да я ее оттащил, чай не железный...
– И чтобы после этого – сказали вы – вы ее того. Было?
– Ну было! Но я ж совсем не то имел ввиду!
– Что вы имели ввиду меня не касается! – отрезала Шайн. – Яснее нужно выражаться, уважаемый. Претензии не принимаются.
– Витольдушаааа, зубастик мой, – раздалось с улицы. – Ты скоро?
Глаза Вита затуманились и он, с неожиданной для такого человека нежностью, прокричал в ответ:
– Уже иду, любая моя! А вы, – повернулся он к Шайн, – знайте, репутацию в определенных кругах я вам как есть испорчу!
Дверь захлопнулась, и за ней послышались слащавые вокрования, признания в любви, а также весьма громкий, и почему-то чавкающий, звук поцелуя.
– Че эт он разорялся-то? – с интересом спросил Шайн пан Мицкевич, имевший привычку каждый день пропускать здесь кружечку пива, попутно сжирая все крендельки, что сестры успевали испечь. Девушка хихикнула, и подмигнула старику.
– Обрел того, кто мил сердцу.
Пан понимающе ухмыльнулся.