Время ведьм

Был ли вошедший секретарь недоволен таким сокращением своего имени, по его лицу было, разумеется, непонятно. Выслушав распоряжение, он молча удалился, но не в приемную, а в другую смежную с кабинетом комнату, откуда вскоре вернулся со второй чашкой кофе.

Кардинал сделал глоток, довольно кивнул и выжидательно посмотрел на собеседника, приглашая последовать его примеру. Франциско последовал – кофе, и в самом деле, был хорош, но за плохой Ионеску бы уже уволил – и принялся ждать поручения, в важности которого для кардинала, учитывая нарочитую пренебрежительность обращения к инквизитору, можно было не сомневаться.

– Давно вы были в Крогенпорте? – начал беседу с вопроса Ионеску.

Франциско задумался.

– Довольно давно, Ваше Преосвященство. Почему Крогенпорт?

– Потому что вы мне там нужны. Я получил сообщение о том, что в городе бесследно пропадают люди, а местные инквизиторы не раз обнаруживали признаки присутствия нечисти, но только ими пока и ограничились. Знаю, что вы хотите сказать, – посмотрел кардинал на Франциско, который и не думал ничего говорить, – люди пропадают всегда, да и нечисть есть в любом городе, до конца нам ее никогда не изжить. В Крогенпорте так и думали, пока дело касалось только бродяг да пьяниц, но в начале цветороста там умудрилась разом исчезнуть чуть ли не треть санитарных инспекторов города, а в конце сенокоса погиб декан Академии чародейства, причем тела так и не нашли.

– Тогда откуда известно, что он погиб?

– Рама его портрета в холле Академии почернела, что бывает только при смерти изображенного лица. Эти чародеи заколдовывают все, до чего могут дотянуться.

Кардинал быстро глянул на Франциско, но тот никак не прокомментировал этот выпад.

– Я хочу, чтобы вы приняли участие в расследовании данных происшествий, а вернее – провели свое собственное. И не ограничивайтесь одним деканом – простые люди заслуживают справедливости не меньше. Разумеется, не исключено, что большая часть исчезновений не имеет никакой колдовской подоплеки, в конце концов, район, в котором они сосредоточены, – на редкость опасный, но проверить мы обязаны. Вы что-то хотите спросить, инквизитор Ваганас?

– Да, Ваше Преосвященство. Я все еще не понимаю причину, по которой вы меня отправляете с этим… поручением.

– Я же вам только что ее назвал.

– А разве вы назвали не повод? Инквизиторов для проведения расследования в Крогенпорте более чем достаточно.

Ионеску внимательно посмотрел на собеседника, довольно прищурившись.

– Не зря я вас в столице оставил, Ваганас. На трактах и без вас хватает, кому мечом махать, а вот думать умеет не каждый.

Франциско проигнорировал лесть, спокойно ожидая продолжения. Кардинал вздохнул и чуть возвысил голос:

– В Церкви сейчас нелегкие времена… Не надо на меня так смотреть, пастырь Захариас тут не при чем. Он, конечно, всегда это твердит, но и застывшие часы дважды в сутки не врут. Наша организация уже не пользуется тем всеобъемлющим доверием, как бывало раньше. Люди все чаще обращаются со своими проблемами к магии: кто побогаче – к чародеям, а победнее – к ведам. Храмы пустуют, на службах собирается едва ли половина прихожан. Проповедник Миежко, который, как вы помните, еще полгода назад собирал вокруг себя толпы воплями о том, что Церковь порочна, а для общения с богами людям не нужны посредники, то есть – церковники, слишком запал своими речами в души необразованных зевак. Если люди увидят, что и инквизиция, этот барьер на пути зла, не справляется со своей миссией, они окончательно потеряют веру в Церковь и служителей ее. Этого нельзя допустить. Нам нужна сильная организация, к которой люди всегда смогут обратиться в минуту нужды. С этой мыслью я вас и отправляю в Крогенпорт, остальное – додумайте сами, у вас хорошо получается. Все необходимые бумаги получите у пастыря Захариаса. Да, и Ваганас, – окликнул Ионеску, когда Франциско был уже у двери, – я напишу крогенпортским инквизиторам, чтобы они оказывали всяческое содействие вашему расследованию, но не уверен, что они прислушаются к моим словам. Имейте это в виду.

Только покинув кабинет и приемную – Захариас протянул ему бумаги с таким видом, словно это были не материалы дела, а дарственная на все имущество несчастного пастыря, – Франциско позволил себе усмехнуться. Сильная организация нужна, говорите? Сильная – значит, с единой структурой, а ни для кого не было секретом, что крогенпортский понтификар[3] Дауртамрейн не только равнял себя с митрофьером, но и, по сути, единолично управлял приморским городом, не оглядываясь не только на местные власти, но и на столицу. И Ионеску, собирающемуся однажды занять место митрофьера, это очень не нравилось. Сильной он Церковь, которой собрался править, сделает, но не прежде, чем обломает побочные ветви – к этому и была сказана последняя фраза. Если приезжий инквизитор справится там, где потерпели поражение местные, то доверие к столичной Церкви вырастет, но для этого народ должен видеть разницу между теми и другими. В Крогенпорте не прислушаются к вашим словам, Ваше Преосвященство? Или, наоборот, прислушаются слишком хорошо? В том, что местные инквизиторы вряд ли захотят помогать чужаку за счет своей репутации, можно было не сомневаться, но с Ионеску сталось бы их дополнительно спровоцировать. Заглянуть бы в то письмо… Но чем мечтать о несбыточном, лучше готовиться к неизбежному, и Франциско отправился собирать вещи.

‍

28–ое, месяца грозец, года 387 от основания Белокнежева.

Крогенпорт.

Из черной овальной рамки на Франциско глядел декан факультета Предметной магии пэр Якуб Конопка. На несколько одутловатом лице застыло надменное выражение, каштановые волосы густо напомажены и зачесаны назад, а под намечающимся вторым подбородком сверкает бриллиантом скрепляющая воротник булавка. О мертвых плохо говорить не принято, но думать-то никто не запрещает, а лицо на портрете Франциско совершенно не понравилось, что, впрочем, нисколько не отменяло необходимости расследования и справедливого возмездия.

Оторвавшись от созерцания покойного декана, инквизитор пошарил глазами по рядам портретов преподавателей, украшавших стену в главном холле Академии чародейства. Найдя в третьем ряду старшего преподавателя факультета Стихийной магии Мартина Ковальского, лучшего друга чародейской юности, Франциско усмехнулся и с трудом подавил в себе проказливое желание пририсовать портрету усы. Когда-то именно за подобным занятием их с Мартином ночью и застукал наставник по боевой магии пэр Птачек. Прочитав нотацию о недостойном студиозусов чародейской Академии поведении, он презрительным взглядом окинул уголь, которым орудовали приятели, и на портрете ненавистного всем декана факультета менталистов продемонстрировал, как то же самое можно куда как более изящно сделать с помощью чародейства. После чего оставил ошеломленных нарушителей дисциплины стирать собственные художества уже безо всякого чародейства, но с ведром и тряпкой. Было бы неплохо повидать Мартина, но того не оказалось в городе, и Франциско, остановившемуся на постоялом дворе, не оставалось ничего другого, кроме как вплотную заняться расследованием. Инквизитор Урлик Зембицкий, возглавляющий местную команду следователей, в восторг от его появления, вполне ожидаемо, не пришел, но и запретить ему копаться в деле не мог. Франциско провел все утро в здании городской управы, где служили пропавшие санитарные инспекторы, а после обеда отправился в Академию.

В кабинете декана его встретил помощник покойного, чародей Веселый, который в данную минуту нисколько не соответствовал своей фамилии. Он нехотя отвечал на вопросы инквизитора, не преминув раза три повторить, что все это уже рассказывал его коллегам. Толку от его ответов было немного – ничего не слышал, ничего не знает, личной жизнью начальника не интересовался. Враги? Враги были, конечно, – коллеги, которых он обошел, студиозусы, которые никак не могли зачет получить, пэр Конопка в этом смысле строгий был, спуску двоечникам не давал.