Страница 18 из 244
Шаг, шаг, шаг.
Отдаляясь от дома миссис Нэтвик, я чувствовала ни с чем несравнимое облегчение. Словно больше не нужно притворяться кем-то другим, словно прожектор, который был все время на меня направлен, наконец-то выключили. И вот, в очередной раз моргнув, я словно по волшебству очутилась перед своим домом. Точнее пепелищем, которое ранее называлось моим домом.
Я остановилась и обвела взглядом обугленные стены, черный шифер, сугробы серого пепла перед порогом. Я была здесь лишь несколько дней назад. Стояла на пороге и вдыхала аромат маминых роз. Чувствовала на ее пальцах затвердевшую краску, когда она заправила мои длинные волосы за уши и поцеловала в лоб, чтобы попрощаться. Это случилось недавно, а такое чувство, что прошло много времени. Эттон-Крик с его убийствами, моя смерть, Леда Стивенсон и... мама.
Я вздохнула, но больше не почувствовала ни аромата роз, ни краски – ничего. Пустота. Подступив к калитке, я коснулась кончиками пальцев железных прутьев, но тут же отпрянула. Теперь это место – еще одно кладбище.
Я сделала несколько шагов назад и покрутила головой. Слева — дом молодой учительницы мисс Бакли, справа — мистер Кармайкл со своими собаками. Неужели эти люди не заметили зачатки пожара? Неужели мама не заметила? Чем она была занята, почему не вышла на улицу?
Я могла бы стоять здесь вечность, но я ушла. Не потому, что вела себя странно (уже час прошел, а я стояла у калитки будто статуя) – нет. Не потому, что начали выглядывать соседи из своих окон и не потому, что некоторые прохожие украдкой оборачивались, чтобы посмотреть на меня.
Я ушла, потому маму не вернуть. Если бы это было возможно, я бы стояла на выжженной земле много часов, дней или даже года. Я бы отдала что угодно, чтобы она тоже выглянула в окно.
- Кая? - удивленно спросила бы она, обнаружив меня перед домом, - почему ты не заходишь?
Ее голос с удивленного скатился бы на подозрительный, потому что мама очень подозрительная. И если бы это случилось, я бы не стала как обычно молча входить в дом, я бы обняла свою маму. Поцеловала бы ее в щеку и улыбнулась широкой улыбкой.
Но все это невозможно, потому что, к сожалению, мертвые не возвращаются. И неважно, как сильно ты хочешь их увидеть, как страстно желаешь попрощаться. Неважно, что ты можешь и хочешь отдать взамен – Смерть никогда и ни за что не вернет близких.
Зная все это, я засунула руки в карманы и двинулась к автобусной остановке. Еще не знаю, что буду делать – возможно ничего. Может, буду просто сидеть на скамейке и смотреть перед собой или на прохожих. Знаю лишь, что не хочу возвращаться к миссис Нэтвик. Она вновь окружит заботой, вновь попытается быть оптимистичной, несмотря на то, что ей самой требуется помощь.
Уже высоко взошло солнце, рассеялся туман и потеплел воздух. Мои щеки раскраснелись от быстрой ходьбы, когда я наконец достигла цели и опустилась на скамейку. Засунула руки, сжатые в кулаки, глубоко в карманы, и задумалась над тем, что делать дальше.
Время продолжало нестись вперед; прохожие останавливались, запрыгивали в автобус или такси и мчались дальше. И так раз за разом, только я не двигалась. Ведь если начну движение первой, значит я признала случившееся. Значит смирилась.
Я не успела обдумать эту мысль, потому что подъехал автобус, проезжающий мимо маминой художественной галереи, и я, ни секунды не колеблясь, зашла внутрь. Водитель приветственно улыбнулся и пожелал доброго утра. Я тоже пожелала, но не стала улыбаться. Заплатив за проезд мелочью, найденной в кармане куртки, прошла в самый конец автобуса и присела у окна.
В Эттон-Крик все по-другому. Сейчас лишь начало сентября, но там уже деревья стоят почти голые. Солнце тусклое и безжизненное, - здесь же светит так ярко, что приходится щуриться и прикрывать ладонью глаза. И там я чувствовала себя одинокой. Здесь теперь тоже.
Я вышла на остановке напротив маминой галереи. Сперва не знала, почему поступаю так, как поступаю, но сейчас меня внезапно одолело сильное желание пройтись по белоснежным коридорам с высокими потолками, полюбоваться картинами, которыми мама дорожила так сильно, что едва ли не считала их членами семьи. Она могла проводить в обществе своих картин и скульптур множество часов, - все свободное время - и меня заставляла: «Кая, эти произведения искусства всегда помогут. Приведут твои мысли в порядок, помогут найти правильный путь или даже найти себя».
Для меня эти слова всегда звучали чуточку безумно, но сейчас я словно сумасшедшая взлетела по мраморным ступеням. Я хочу привести мысли в порядок, найти правильный путь, найти маму.
Ручка двери, за которую я схватилась, повернулась в моей ладони сама собой и уже второй раз за неделю меня едва не сбили с ног. Это был Томас – высокий долговязый парень с рыжей шевелюрой.
- Кая! Прости, я не заметил тебя! – он снял солнцезащитные очки и вместе с этим будто снял маску. Мамин помощник был всегда восторженным: все время шутил, улыбался и говорил на повышенных тонах. И именно поэтому он мне нравился: глядя на его лицо я не видела там той кислой мины и безучастного выражения, которое видела на своем собственном.
- Привет, Томас, - я улыбнулась, а перед глазами тут же вспыхнул его черный пиджак. Томас был на маминых похоронах. Его глаза были блестящими, а губы дрожали, когда он бросал на гроб горсть земли. Я кивнула на дверь: - Хотела немного прогуляться, поэтому пришла сюда.
- О, - Томас сдулся, и я поняла, что он тоже вспомнил кладбище. Он прочистил горло, и снова улыбнулся: - Приготовить тебе чаю? Знаю, ты на дух не переносишь кофе. Твоя мама напротив его обожа... ла. Она очень любила его.
Томас замолчал, неловко переминаясь с ноги на ногу. Я поднялась на ступеньку выше, притворяясь, что не заметила, как он запнулся.