Картограф

– Далече. Ну, да ладно! Человек человеку друг.

«Человек человеку демон», – устало подумал Филя, садясь на заднее сиденье. От печки разливалось спасительное тепло, сильно пахло бензином. Он не заметил, как задремал.

– Ау, парень! Вставай, приехали.

Филя вскочил. Вдали виднелся конек дома Зязиных. Водитель кивнул на прощание, и Филя растерянно улыбнулся, не зная, как отблагодарить. Если бы такие люди встречались ему чаще, быть может, он бы и не попался в силки Додона.

До калитки Филя бежал трусцой. Редкие прохожие оглядывались в недоумении и спешили мимо. Баба с лопатой в руках застыла, глядя на него. Филя со всей силы хлопнул калиткой, так, что с забора повалился снег. Будет теперь в Малярове разговоров на неделю!

– Что с вами случилось? – переполошилась Варвара Михайловна. – Идите сюда, к печке. Обогрейтесь.

– Хулиганы раздели, – отмахнулся Филя.

– Господи, управы на них нет! Вы в полицию звонили?

Филя поморщился.

– Нет, и не буду. Сестру не нашли, а тут пальто. Копеечное дело, перевод чернил.

– Зря вы так. У Горюновых второго дня теленка украли, и уже нашли.

– Теленок одно, а пальто другое.

Варвара Михайловна пожала плечами и принялась перетирать полотенцем мытую посуду.

– Скажите, ведь ваш муж был картографом? – осторожно спросил Филя.

Женщина вздрогнула.

– Да, – ответила она чуть холоднее, чем обычно.

– Что с ним произошло? Вы простите меня, это не праздное любопытство. Я сам картограф. Хочу знать, что меня ждет.

– Вы? – удивилась Варвара Михайловна. – Как же так? А, теперь понимаю, отчего вы седые.

Она вздохнула и поставила последнюю тарелку на стол.

– Он был хороший человек. Добрый, детей любил. Витюшу всегда носил на плечах, не давал ему ходить ножкой. Девочкам леденцы покупал – что ни день, то леденец. Баловал. И меня не обижал. Работал на заводе. Денег хватало, обуты-одеты. А потом ему станком ногу разворотило, слег.

Филя сочувственно кивал.

– Ногу, конечно, отняли, ходил на деревяшке, – продолжила она. – Взялся пить. Связался с какими-то… А однажды пришел домой страшный, по локоть в крови. Ну, говорит, мать, теперь заживем, разбогатеем. И показывает мне карту, а на ней наш двор. Я испугалась, прошу его: Василь, не надо. На завод вернись, старшой заходил, примут тебя. А он мне: давно я хотел оттуда убраться, уж не вернусь. Рисовать буду. В золото тебя одену. Девочкам женихов найдем – принцев. Витьке кабриолету куплю.

«До чего же дети в отца пошли, – невольно подумал Филя. – Те же замашки».

– Рисовал он, рисовал. Два раза от малокровия лечился. Всю кровь из себя выдавил, – Варвара Михайловна потихоньку смахнула слезу. – Только деньги куда-то девались. Думала, домик найдем получше, переедем. Куда там! Спрошу, когда же, – он злится. Исхудал, брюки так и падали. И смотрю – волос у него странный лезет. Вроде как не человечий.

– Не человечий?

– Густой, звериный. И сам как зверь. Чуть что, с кулаками. Детей не трогал, больше меня. Витя кричал: пусти маму, лез драться. Вера из дома ушла, еле вернули. Я терпела, такая, видно, у меня доля. Выгнать бы, да что люди скажут? Стыдно. А он все пуще. Один раз так избил, что я встать не могла. Как до кровати доползла, не помню. Неделю лежала, Валя хозяйство приняла.

Филя потихоньку начинал понимать Витины чувства. Отца-изувера трудно простить.

– И вот просыпаюсь я как-то ночью, – почти шепотом сказала Варвара Михайловна, – А рядом со мной медведь ворочается. Большущий, когти длинные. Я завизжала, он вскочил и к дверям. Я зову его: Вася, Васенька, вернись. А он ни в какую. Рычит, скалится. Ушел. Больше не видели. Сосед говорит, застрелили его прошлой зимой. По засеке шатался, мужика задрал.

У Фили нестерпимо зачесались чешуйки. Вот, стало быть, куда он катится! Не сегодня-завтра потеряет человеческий облик. Варвара Михайловна молча теребила передник.

– Простите, – молвил Филя. – Я не хотел.

– Что вы! Я сама… Вите тяжко, он отца очень любил. Теперь одни.

– С вашего позволения, пойду спать, – засуетился Филя. – Клонит что-то.

– Конечно, конечно! Вы устали, а я вас тут держу. Чайку не выпьете?

– Нет, спасибо.

Витя бездельничал. Лягушка сидела у него на животе и пучила зоб.

– Охолонул? – спросил Витя.

– Да уж. Без пальто вернулся.

– Так тебе и надо.

– Слушай, у меня и без того был тяжелый день. Я к Гомункулу ездил.