Картограф

– Ты мне зубы не заговаривай. Явился, чтоб о здоровье моем узнать, Филимон? Решил, сдохла? Выкуси, жива, и ни копейки тебе не оставлю! Вычеркнула из завещания. Не попируешь на моих костях.

– Копейки мне ни к чему, – устало сказал Филя. Полкан лег у его ног, пристроив лобастую голову на хвост. – Можете вычеркивать меня откуда угодно. Я не затем пришел. Стало быть, вы в добром здравии. Я рад.

И он небрежно перебросил осколок из ладони в ладонь. Тетка завороженно следила за его движениями.

– Прошу лишних выйди, – приказал он Ильиничне. – Разговор конфиденциальный.

– Не смей командовать в моем доме! Ильинична, останься.

Старушка заметалась. Филя сделал выпад в ее сторону, чиркнув осколком по воздуху, и старушку как ветром сдуло. Полкан гавкнул ей вслед и опять залег. Горгона разразилась площадной бранью.

– Довольно! Теперь к делу. В прошлый раз, когда я к вам приезжал, вы сказали, что знаете краба.

– Какого еще краба? Выдумал тоже!

– Не врите. Григория Антоновича, вот какого краба. Где он живет?

– Не знаю и знать не хочу!

– Хорошо. Диалога не получается, давайте по-другому, – Филя встал, медленно подошел к тетке и приставил осколок к ее толстой шее. Внезапно под кожей проступила артерия. Она словно вырвалась из жира, в котором жила долгие годы. Осколок с жадностью потянулся к ней, но Филя крепко держал его в кулаке.

– Итак, где, говорите, квартирует Григорий, свет, Антонович? – ласково спросил Филя.

Горгона молчала.

– Что вам в нем? Я всего лишь прошу адрес, неужели так сложно дать?

– Тебе? Ни за что! – отчеканила тетка, косясь на осколок.

Небрежным движением, будто отгонял комара, Филя развернул осколок так, чтоб наверняка поймать ее отражение, и втопил острие в рыхлую плоть. Тетка завизжала и попыталась вырваться. Он быстро вернул инструмент в исходную позицию.

– Мне продолжить?

– Стой! Я скажу, – прохрипела Горгона. – Петушиный проезд, доходный дом купца Чебукчеева.

– А вдруг обманываете?

– Христом Богом клянусь.

Филя поморщился.

– Нет, давайте так. Я беру с собой вашу болонку. Не нахожу краба по адресу – я ее убиваю. Идет?

– Тварь! Сатана! Сукин ты сын! Шкура!

Филя со вздохом принялся ждать окончания тирады.

– Мразь! Гнида! Щенок!

– О, комплименты пошли.

– Убирайся вон! Полицию позову. В тюряге сгниешь, сволочь!

– Зовите, зовите. Мне-то все равно, я полиции не боюсь, а вот вам, если обманули, не жить. Понятно?

Он толкнул стул, и тетка упала на пол. Ее грузное, дряблое тело закрыло собой ковер. Филя плюнул и вышел.

Ильинична тряслась у двери. Он не взглянул в ее сторону и быстро побежал к выходу. По пути ему попалась хозяйская болонка – она дожирала в коридоре ощипанный черный зонт. Филя решил ее не брать. Что-то подсказывало ему, тетка не обманула.

Он быстро поймал такси. До Петушиного проезда было рукой подать – всего-то квартал или два. Таксист – сурового вида калмык в малахае – не произнес ни слова, только натужно сопел. Филя расплатился и выскочил из автомобиля. Доходный дом купца Чебукчеева был прямо перед ним – серый, облупленный, с перекосившимися ставнями, выбитыми окнами. Не дом – хлев распоследний.

Филя юркнул внутрь. Пахло жареной рыбой и кошачьей мочой. Наверху кто-то терзал расстроенное пианино. Заунывно плакал маленький ребенок. Филя принялся читать таблички на дверях.

«Супруги Пронины», «Профессор Н.Н. Лапушкин», «Г-н П.Д. Беликов», «Г-н Г.А. Гранчио», и от руки написанное «Дуся Ложкина, звонить три раза».

«Г.А. – это он! Нашел!».

Дрожа всем телом, Филя позвонил в звонок. Никто не ответил. Пианино продолжало дребезжать и фальшивить. Ребенок на секунду притих, набрал в легкие побольше воздуха и разразился очередной порцией плача. Филя позвонил еще и еще, а когда не открыли, принялся молотить в почтовый ящик. Тишина!

«Выбью дверь», – решил он и уже прицелился плечом, но заметил, что под ковриком блеснул ключ. Как это кстати и как недальновидно со стороны краба. Беспечный монстр.

Филя воровато оглянулся и открыл дверь. На цыпочках прошел внутрь. Квартира казалась нежилой. Занавески плотно задернуты, мебель в чехлах. В прихожей валялся полураскрытый чемодан, из которого выползли галстуки, мятые рубашки, трико. У входа топорщилась кверху носами пара ботинок странной формы. И по этому адресу краба не оказалось! Покинул помещение, как старый панцирь. Исчез, чтоб ему пусто было. Филя в изнеможении опустился на колени. Все было напрасно. От горя и безысходности он завыл, вцепляясь ногтями себе в щеки.