Осада Джотиса

И не просто убить, а разорвать на куски. Медленно. Отрезая за раз по одному пальцу. И глядя при этом в глаза. Чтобы не пропустить момента, когда «несчастный страдалец» сорвёт голос, вымаливая пощаду.

— Ничего уже не изменить, — прошептал Фариан, неощутимо коснувшись пальцами его груди и с сочувствием посмотрев в глаза. — Они давно мертвы.

Закрыв ладонью лицо, Талиан медленно выдохнул: нэвий был прав, не время поддаваться эмоциям.

— Где сейчас танья Радэна?

— Спит.

— А Демион?

— У себя в палатке. Лагерь разбили у въезда в деревню. Это во-о-он там. — Фариан указал в ночную темноту, где вдалеке, если поднапрячься, можно было разобрать крошечные огоньки. — Что ты задумал?

— Позови её, а я за Демионом. Будем замыкать круг.

— Сейчас?!

Талиан ничего ему не ответил: тряхнул головой, рассыпав по плечам отросшие кудри, упрямо сжал губы и двинулся к лагерю. Как будто имело значение — сегодня или завтра. Радэна с Демионом и он. Вместе. В мире, где чувства умеют ранить.

Хотелось думать, что это возможно.

Вопли Демиона Талиан услышал задолго до того, как подошёл к палатке. Кожаные покрывала, которыми был обтянут деревянный каркас, не скрадывали звуки, и на всю округу разносилось зычное:

— Боги! Ну почему ты такой урод, а? Я сказал: жри! Жри, тварь! Что значит — не голоден?! Да я сейчас…

Талиан невольно ускорился. Судя по возне в палатке, соте Ясколу приходилось нелегко: внутри что-то пыхтело, громыхало, скрипело и топало.

Но когда он без предупреждения откинул полог, то застал почти идиллическую картину: Демион качал на руках малышку, в то время как сота Яскол безразлично возил ложкой по дну миски с кашей.

— Надо же, все живы.

— Сам недоумеваю, — откликнулся Демион и обнажил зубы в кровожадном оскале. — И откуда во мне столько терпения?

— Ты мне нужен. Будем замыкать круг. Сейчас.

Три сухих, коротких фразы дались Талиану тяжело. После вспышки в день приезда тонфийцев они продолжили видеться, обсуждать продвижение армии и насущные вопросы, но тема «невесты императора» с тех пор ни разу не поднималась и в воздухе витала опасная недосказанность.

Злился ли Демион? Простил ли его? Или уже забыл?

Талиан мог лишь гадать об этом по насупленным бровям или чуть подрагивающему уголку губ.

— Кто третий? — спросил Демион, укладывая малышку в кровать.

Поколебавшись, Талиан ответил:

— Танья Радэна.

— Блеск!

Демион скорчил гримасу, отразившую всю его «радость» от предстоящего дела, но — слава всем богам! — не отказался. По крайней мере, не сразу.

Талиан ожидал встретить танью Радэну заспанной и помятой. Всё-таки её выдернули из постели посреди ночи. Но она была одета просто и строго: в завязанную под подбородком рубашку и необъятные штаны, в которых терялась фигура.

Танья Радэна принесла с собой свечу — единственную на всю палатку. Но её света хватало, чтобы не сталкиваться друг с другами лбами в темноте.

— Гердеинцы испортили дорогу. От Амиса до Джотиса картина одна: возле поселений завалы из брёвен и… — Талиан заставил себя это выговорить, — трупов. Я надеюсь, что с помощью магии мы разберёмся с этим быстрее, чем это сделают солдаты. Замкнём круг, и… и… как-нибудь справимся.

Демион хмыкнул и, приподняв левую бровь, уточнил:

— И как ты себе это представляешь? Что конкретно нужно будет сделать?

— Когда мы вместе с таном Анлетти замораживали реку, я отвечал за воду, он — за людей. В этот раз будет наоборот. Тебе убирать брёвна, а мне… всё остальное.

— А я? Что делать мне? — Танья Радэна растёрла ладонями лицо и усиленно заморгала.

— Я не знаю, на что способны маги зелёной ветви, — ответил ей Талиан. — Посмотрим на тебя в деле и решим.

Он не был уверен даже в том, что они успешно завершат первый этап, но отступать не имел права. Не после того, что сегодня увидел.

Сняв с шеи треугольник, Талиан вытянул его вперёд.

— Взываю к вам, о Величайшие! Взываю с болью в сердце и жаждою мести! — произнёс он нараспев. — Дай мне прекрасноликая Суйра, дева-воительница, врагов в бегство обращающая, копьём твоим быти! Найди, о легкокрылая, ярости моей воплощение! Пусть коснётся она врагов и уничтожит! Пусть свершится справедливость на земле, как и на небесах.

Едва отзвучали последние слова, как треугольник у Талиана на ладони вспыхнул и загорелся голубым светом — боги услышали его призыв!