Осада Джотиса

32 день месяца Разлива рек.

Ложка с жидкой кашей мазнула мимо рта. Маджайра вздрогнула от немого укора подруги и поспешно подобрала стекающую по подбородку вязкую жижу.

— Не смотри на меня так! — возмутилась Маджайра, зачёрпывая следующую ложку. — Я первый раз кого-то кормлю!

«Я знаю».

Эвелина открыла рот и с усилием проглотила безвкусную кашу. Всего десять дней впроголодь, а подругу было не узнать: кожа туго обтянула кости, глаза впали и стали ещё больше — невероятно огромные на осунувшемся и исхудавшем лице, — а живот, напротив, раздулся, будто та носила дитя.

Маджайра скосила недобрый взгляд на двух девушек, жавшихся в углу. Если бы не эти дармоедки, с Эвелиной всё было бы в порядке!

— С этого дня я буду кормить тебя сама. И ты… Да, ты! Съешь всё до последней ложки! Это понятно?

«Но тогда они умрут, — Эвелина повернула голову, чтобы посмотреть на подруг и из последних сил им улыбнулась. — Я не могу этого допустить».

От злости хотелось кричать! Ложка в руке у Маджайры задрожала, и все силы ушли на то, чтобы выдохнуть и успокоиться, а не швырнуть миску с кашей в стену.

— Люди умирают каждый день. Одним меньше, одним больше. Не стоит цепляться за…

«Но ты почему-то здесь, — в мыслях Эвелины сквозила ирония. — Делишься едой. Кормишь с ложки. Когда выгоднее всего бросить».

Поджав губы, Маджайра яростно размешала остатки каши и впихнула в подругу очередную порцию. Да, противореча себе, она была здесь. И отдавала подруге свою еду, потому что другой просто-напросто не осталось.

Только Эвелине знать об этом не следовало.

— Если разделить еду поровну, погибнут все. И только если отдать её лучшим, у нас появится шанс выжить.

«Лучшим? — переспросила Эвелина, вдруг разозлившись. Её мысли окрасились в алый цвет, стали тяжёлыми, почти неподъёмными, и налились полынной горечью. — Я сутками не спала. Мои руки покраснели и до локтей покрылись язвами. Каждую ночь я рисковала заживо сгореть от пламени неосторожно упавшей свечи. Но горшки с зажигательной смесью поступали на стену по расписанию. А теперь? После того как отдала всё, что могла… Я стала вдруг лишней».

От злости Эвелину всю аж трясло, только сил у неё было не больше, чем у котёнка. Она мечтала кинуться на Маджайру — расцарапать лицо или вцепиться в волосы, — но всё, что могла, это чуть чаще моргать и прожигать негодующим взглядом.

«Знаешь, что… Убирайся! Брось меня! Брось! Я теперь бесполезна, а значит не заслуживаю права жить!»

Опустив взгляд, Маджайра скорбно вздохнула над остатками каши в миске. Сваренная на воде полба, золотисто-коричневого цвета, без соли и масла, фруктов или орехов, на худой конец — кусочка сыра, вызывала судороги в животе и будила почти звериную жадность.

Кому как не ей было знать, что люди убивали друг друга за горсточку зёрен. А иногда заходили и дальше. От их липких и мерзких мыслей Маджайру бросало в ужас днём, а ночью...

Ночью ей снилось, как оголодавшие, опустившиеся до скотского состояния люди пробираются к ней в спальню, чтобы полакомиться человечиной.

— Вы! — Маджайра перевела взгляд на девушек в углу. — Идите-ка сюда!

Их мысли озарились надеждой на еду, но быстро сменились настороженностью.

— Не бойтесь. Если бы я хотела вас убить, давно убила бы.

Девушки испуганно переглянулись. Страх боролся в них с голодом. Впрочем, победа была очевидна. Шурша лохмотьями, в которые превратились когда-то дорогие шелка, они несмело приблизились.

— Скормите ей ещё три ложки, и остатки можете доесть. Разрешаю. Но если съедите всё сами…

Маджайра недобро оскалилась — и, отшатнувшись, девушки отползли шагов на пять, но в угол не вернулись, продолжая с жадностью пялиться на миску в её руках.

Голод.

Здесь и сейчас он решал всё.

Поставив миску на пол, Маджайра отступила к двери. Она не верила «подругам», как верила им Эвелина, и опасалась, что если оставит девушек без присмотра, те натворят бед.

Однако они скормили Эвелине три ложки с горкой и разделили поровну между собой остатки, а после прижались друг к дружке, свернувшись под тонким шерстяным одеялом, чтобы сберечь ускользающее тепло — от голода и сквозняков многие замерзали насмерть.

На обогрев шло всё!

Большая часть мебели сгорела ещё зимой. Почти сразу, как в саду срубили последнее дерево. За ней сгинули в огне картины, оконные рамы и ставни, немногочисленная деревянная посуда, музыкальные инструменты, гребни и растащенные по досточке хозяйственные пристройки, опустевшие без скотины.

Маджайра закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной.