Страница 218 из 233
Он беспокойно провёл ладонью по рукояти «Кровопийцы» — огладил выпуклые, чуть шершавые камни, непроницаемо-чёрные с последней встречи с Фарианом — и, шагнув к окну, плотно сжал губы.
Год назад, когда Талиан прибыл в Джотис, его встретил радостный перезвон храмовых колоколов. Дворец сиял и искрился в лучах восходящего солнца, как кусок колотого сахара. Народ ликовал. Отовсюду летели монеты, пшено и цветы. На пристани его дожидался Кериан, а дома — сестра.
В смятенной новыми впечатлениями душе тогда царил праздник. Отчего-то верилось, что любые трудности преодолимы, а счастье притаилось где-то рядом и терпеливо его ждёт. Нужно только чуть-чуть перетерпеть, поднажать, и тогда мечты обязательно сбудутся.
Сбудутся они… Ага, как же!
Он спас сестру, отстоял Джотис — и что теперь? Чем город отплатил ему?
На полу, где раньше стоял стол господина Гофриона, бывшего распорядителем его покоев, остались глубокие тёмные борозды. Судя по числу и глубине отметин, забавный толстяк-тонфиец любил раскачиваться на стуле. Жаль, не пережил осады. Погиб как герой — на стене, с мечом в руках.
Из пустого дверного проёма выглядывало светлое прямоугольное пятно. Теперь лишь слой грязи рядом с неестественно чистой мраморной плиткой отмечал место, где раньше висел портрет покойного императора. А ведь именно под ним Фариан принёс ему клятву верности.
Где он теперь?
В углу лежала груда грязного, наполовину истлевшего тряпья. В нём ещё можно было опознать куски шёлковых одежд и обрывки лент. Вспомнив, как ругалась Маджайра, готовя его к коронации, Талиан улыбнулся, но улыбка быстро сошла с лица.
Сестра уехала в Гердеин строить новую жизнь, бросив его одного разбираться с обломками прежней. Да, с ним остался Зюджес и Демион. Была Эвелина. И господин Гимеон, но…
Талиан запрокинул голову, борясь с подступившими слезами и тупой болью в груди. Неужели вся жизнь — это путь от детских фантазий к разочарованию, безразличию и одиночеству?
Блуждающий по комнате взгляд остановился на прямой, как палка, спине, покатых плечах и белой полоске незагорелой шеи.
— Вы не были счастливы ни дня? Почему?
— Гардалар любил Летти. Он искал его во мне и не находил. Тот «я», который я, вызывал в нём чувство горечи и неизбывной вины. Гардалар… он считал, что сам всё испортил. Что слишком поторопился. Поэтому… из кроткой овечки я превратился в чудовище.
— Забавно.
Анлетти до хруста в костяшках сжал кулаки.
— Ты находишь это забавным?
Талиан передёрнул плечами и отвернулся. Ему показалось забавным то, насколько они похожи. Оба всё положили ради мечты, а, достигнув её, остались ни с чем.
Впрочем, вслух он сказал другое:
— Забавно, как точно вы себя называете. Чудовище.
Анлетти в ответ промолчал, а из Талиана валом полились слова, будто внутри прорвало плотину:
— Вы играли мной с самого начала. Всеми нами играли! Отобрали у Маджайры трон, чтобы всучить его мне. Потом передумали и попытались убить меня, чтобы вернуть трон Маджайре. Увидев, что так просто меня убить не получается, развернули армию и отправили её назад в Джотис. Хотя до этого сами же оставили столицу без защиты. Вы… Что бы ни происходило, всё было связано с вами! За каждым событием неизменно стояли вы!
— Не за каждым.
— Но за самыми значимыми, — Талиан обнажил клинок. — Вы заварили эту кашу. Вы играли Джерисаром и Гардаларом точно так же, как мной и Маджайрой. Вы — источник и первопричина всех бед. Не было бы вас…
— Ты бы никогда не родился. Ни ты, ни Маджайра.
— Ха! Ещё припомните мне, что спасли от родного отца!
Вздрогнув всем телом, Анлетти сгорбился. Талиан посмотрел на его руки — ладони, будто вымеренные по линейке, лежали на коленях неестественно ровно.
— Вы исковеркали всю мою жизнь. Всё перевернули с ног на голову! Мой мир… — Талиан сглотнул горечь, скопившуюся на языке, — был таким добрым, таким светлым. Пока однажды в ворота крепости не въехал сений Брыгень с поручением доставить меня в столицу. С тех самых пор я только и делаю, что одного за другим теряю близких людей. Мой мир… Он как эта комната! В нём ужасающе пусто.
Запустив руку в волосы на макушке, Талиан с силой за них потянул. Что с ним не так?! Почему он кричит? Ведь обещал себе быть сдержанным. Обещал не поддаваться на мольбы и уговоры. Обещал молчать. Но каждый раз, стоило только посмотреть на Анлетти, в душе поднималась непонятная детская обида.
Если бы тот не сражался за гердеинцев…
Если бы не отправил армию прочь из столицы…
Если бы сразу оставил трон Маджайре…