Страница 18 из 233
После напуганных до смерти землекопов. После казнённого Келуна. После сотен отнятых сегодняшним утром жизней. Стоит её невинность хоть чего-нибудь?
Отец подошёл вплотную, опустил руки ей на плечи и несильно пожал.
— При жизни я причинил тебе много боли. Мы оба знаем, отец из меня вышел никудышный. Но раз речь зашла о цене, есть кое-что, что я хочу, чтобы ты сделала.
Он мягко коснулся рукой её подбородка и развернул к себе, вынуждая посмотреть в глаза: тёмно-синие и глубокие, как море у горизонта, но что было важнее — ищущие прощения.
— В саду есть старый полуразрушенный храм, — продолжил отец негромко. — Найди его, теперь это легко, и следующие одиннадцать дней молись за меня богине Рагелии. По возможности, искренне. Понимаю, светлых воспоминаний о себе я почти не оставил. Но после смерти ты ни разу не пришла ко мне на могилу. Ни одной молитвы к богам не обратила. И мне… в том мире, за гранью, мне холодно.
Он потянулся губами, коснулся её лба и исчез, рассыпавшись на тысячу золотисто-малиновых искр, а Маджайра так и осталась стоять — слишком обескураженная, чтобы сдвинуться с места, со слезами на глазах и потеплевшим сердцем.
— Позвольте укрыть вас, — произнёс Гивур и раньше, чем она ответила, укутал её своим плащом. От крашеной шерсти пахло сыростью и мужским потом. Она колола нежную кожу, но, и правда, оказалась очень тёплой. — Вот. Теперь не замёрзнете. И простыня в глаза бросаться не будет.
— Спасибо, — пробормотала Маджайра и заглянула к нему в мысли.
Гивур всё так же её ненавидел. Злость и обида за гибель младшего брата по-прежнему отравляли ему сердца. Но сейчас к ним примешивалось ещё одно странное, незнакомое чувство.
Он смотрел на неё и думал о том, какая она нежная и хрупкая. Как легко можно переломить ей руку или свернуть тонкую шею. И одновременно — о том, как смело она уничтожила целую армию врагов.
Ужас перед ней смешался в нём с искренним восхищением, и Маджайра почувствовала, что краснеет.
Присутствие Гивура рядом, всего в шаге от неё, сделалось вдруг неправильным, неудобным. Не должен он так о ней думать. Не должен смотреть на дрожащие, слипшиеся от слёз ресницы, любоваться упавшей на лоб волнистой прядкой и тем более мечтать смять полураскрытые губы, однажды уже погубившие его брата.
— С вашего позволения, я позову защитников на стену.
Отступив на шаг, он поклонился ей и ушёл.
Второй раз за это беспокойное, умытое кровью утро раздался призывный гул надвратного колокола. Маджайра всё ещё была жива. Она дышала. Пусть и нетвёрдо, но стояла на ногах.