Осада Джотиса

12 день месяца Чёрного снега.

— Попробуйте ещё, вы едва к ней притронулись, — потребовал Талиан, и сота Яскол (прим. авт. бывший сота Колбин) послушно запихнул в рот ложку с кашей. На этот раз — полную.

— И от колбасы откусите. Яд запросто могли спрятать там.

Демион бросил в его сторону предостерегающий взгляд, но поздно. Дожевав кашу, сота Яскол отложил ложку.

— Мой император, я… не стою вашей заботы… правда, не стою, — пробормотал тот вполголоса и склонился перед ним в глубоком поклоне.

Раньше толстяк был деятельным и живым. Он суетился без меры, тёр платком потное лицо и шею, задыхался, хватался руками попеременно то за один бок, то за другой, но всё равно бежал впереди всех. И нос свой везде совал, излишне длинный. Однако гибель тана Тувалора изменила мужчину до неузнаваемости.

Исхудавший и осунувшийся, в необъятной, висящей мешком одежде, с вечно красными, заплаканными глазами, сейчас сота Яскол едва походил на самого себя.

— Императору лучше знать, стоишь ты его забот или нет. Бери ложку и ешь! — буркнул Демион, скрестил руки на груди и отвернулся.

— Если только так я могу заставить вас есть, — Талиан подобрал ложку и вложил её в сухие, исхудавшие пальцы, — то буду остерегаться яда везде. И всегда звать своего пробовальщика блюд.

— Вас там не было… — сота Яскол вздохнул, и у него на глазах проступили слёзы. — А я был рядом с ним… Я видел… Эта стрела… Она должна была попасть в мою! В мою лошадь!

— Да сколько можно?! Достал уже по нему убиваться!

В палатке, прежде уютной и тёплой, вдруг сделалось душно. Каша в мисках, хлебные лепешки, травяной отвар в чашках, нарезанный дольками лук, колбаса и сыр на серебряном блюде — весь их нехитрый ужин — аппетита больше не вызывали.

Но хуже всего были тихие, надрывные стоны, сгорбленная спина и ложка, выскользнувшая из ослабевших пальцев. Они били куда-то в самую глубину сердца. Хотел бы Талиан, если не так же оплакивать наставника, то хотя бы искренне о нём скорбеть.

Вот только не получалось.

— Демион, не злись, — попросил Талиан примирительно. — И вы, сота Яскол, на него обиды не держите.

— Кто злится? Я злюсь? Да я в ярости! Мне. Нужен. Мой. Сота. А не эта… — Демион смерил скрюченного мужчину взглядом. — А не размазня!

Зря он так. Но разве Демиона переделаешь?

— Прошу меня извинить. Мой император. Мой тан.

Сота Яскол поклонился каждому и покинул палатку. На мгновение внутрь ворвался влажный холодный ветер: заставил затрепетать свечи, взъерошил волосы — и так же быстро стих, когда кожаный полог вернулся на место.

— Мы же договаривались, ну? — Талиан вздохнул, покачал головой и придвинул к себе миску с кашей. — Он и так еле двигается. Зачем добивать?

— Я не добиваю! Я пытаюсь вернуть его к жизни, а ты… Ты этого не понимаешь… — Демион сцепил перед собой пальцы, склонил голову и уставился невидящим взглядом в тарелку. — Когда у тебя совсем ничего нет, жалость не помогает. Только злость. И жестокость. Они… Да что я?.. Ты никогда не жил из одной гордости…

Осознанно или нет, но друг повернулся к Талиану правой щекой, обезображенной шрамом. Косой крест из двух неровных полосок остался у него на лице после падения с лошади. Тогда Демион был ещё сильнее разбит, чем сейчас сота Яскол. Два месяца пролежал в постели, а когда наконец встал, не смог самостоятельно сделать и шага. Всему пришлось учиться заново.

Талиан не хотел напоминать ему о прошлом. Не сейчас, когда друг занял место покойного тана Тувалора и…

Страдал от неизбежного сравнения не в свою пользу.

Конечно, воины ценили его как искусного лекаря и уважали за победу над Нураидой в поединке чести. Но тан Тувалор прославил своё имя в веках, одержав победу в пяти войнах, несметном числе поединков и битв. Такое уже ничем не затмить.

— Знаешь, что меня ещё бесит? — отстранённо произнёс Демион, разглядывая собственные пальцы и словно вовсе их не видя. — Это кюльхеймская кормилица. Я отдаю ей тушку только, чтобы покормила — и то! Эта стерва умудряется расстроить ребёнка.

— Тушка? Опять?!

— Ну имя у неё дурацкое. Чего придираешься? Кто вообще сейчас называет девочек Амайнами?!

Демион продолжил ворчать, с завидным упрямством перечисляя каждый проступок, замеченный за кормилицей, а Талиан…

Он сидел, смотрел, как в кружке плавают размокшие листья и соцветия, и никак не мог справиться с подступившим одиночеством. Его постоянно окружали люди. Солдаты, Демион, да даже Фариан, а поговорить по душам было не с кем.

Вот и сейчас.

До истечения срока, названного сестре, остался двадцать один день, а он с войском при лучшем раскладе появится у стен Джотиса с опозданием в месяц. И это — если тонфийская армия будет ждать их в условленном месте. А если нет? Если проведённый магический ритуал ничего не дал и отправленное послание не услышали? Или услышали, но не восприняли всерьёз?