Страница 46 из 52
Он только что узнал о смерти Карамель...О погибели его смысла и лучшей художественной работы, о погибели своей – опоясанной любовью и без веры в нее — красоты, о погибели целой вселенной, наполненной верой в прекрасное.
И я знаю правду. Я знаю детали случившегося. Я знаю, что сотворил с ней это Серафим...он убил ее! Убил и скинул в прокаженные воды Северного района. Порываюсь все рассказать, порываюсь к юноше — пересекаю несколько плит, но Адам отдергивает меня за плечи. В тот самый миг, что перед Ромео плывет толпа. Не вижу...не вижу его..! Наблюдаю чужие куртки и пальто, макушки чужих голов и взъерошенные от ветра шевелюры – но не идеально уложенная смоль Ромео.
Адам велит уходить: подгоняет меня и задает направление. А я вновь размышляю о платье на Карамель, о платье, что выстрадала за ночь и раскинула по своей постели; и теперь оно сковывает покинувшую земли Нового Мира – раз и навсегда – Карамель Голдман.
– Почему мы уходим? – восклицаю я на спуске по второму этажу Золотого Кольца.
– Твой друг себя отвратительно ведет, – хмыкает Адам и ускоряется. – А нам внимание не нужно. Правильно?
Мысли перебивают друг друга, и я с трудом понимаю происходящее. И не ведаю ожидающее нас. Озарение! – и вот я несусь уже по третьему этажу, напополам со слезами и причитаниями. Адам порывается за мной и останавливается, хватает за руку и, отдернув, рычит:
– Ева, твою же...Что ты делаешь? Что с тобой происходит?
Вырываюсь и отмахиваюсь.
– Прекрати.
– Отстань! – Я ударяю по пытающимся загрести меня рукам.
Растерянные глаза говорят сами за себя. Я обидела их – и не чужого своему сердцу – обладателя из-за неразберихи в голове и глупых, разрывающих на части мыслей.
Адам подступает – я отшагиваю.
– Объясни, что это сейчас было, – говорит он.
Адам не виноват. Не виноват, так отчего же должен терпеть эти выходки?
Перед лицом моим вновь лик Карамель – раскинувшей руки и потонувшей — сначала в грязи города, а следом – и вовсе. Ее худое лицо, приправленное спутанными сырыми волосами, ее грязно-белые одеяния.
– Это мое платье, Адам! – взвываю я. – То, что было на девушке в воде. Это я его сшила! Вчера, пока ты был на работе. Заходил друг Карамель, что садился с ней на поезд в метро, и попросил сшить это платье.
Я выпаливаю все разом, сплошным потоком и с яростными жестами. Не могу собрать и половину мыслей; они вечно перебивают друг друга. И то, что я говорю – никак не зависит от того, что я думаю. Вселенные строятся и рушатся, я представляю разные картины, но поделиться с ними оказываюсь не в состоянии.
– Ты уверена?
Досадливо киваю.
– Как ты можешь быть уверена в этом, Ева?
– Я узнаю любую свою работу! – настаиваю я. – Любую! И это – то самое платье...
– Все, все, успокойся, – Адам ловит момент и меня – за руку и в руки, – успокойся, все хорошо...
– Он убил ее, да?
– Нет, что ты, – отмахивается Адам. – Такого не может быть.
– Тогда что все это значит?
– Я думаю, они разыграли ее смерть. Чтобы спасти. Чтобы никто в Новом Мире не искал ее. А потому попросили тебя сшить это платье.
– Кто же тогда в воде?
На этот вопрос ответ уже не находится.
Адам ругает меня за то, что я открыла незнакомцу дверь, что время было позднее, что я ввязалась в некую работу без его согласия. Защищаюсь словами о том, что родители в тот момент уже вернулись с работы и беспокоиться было не о чем, но он продолжает отчитывать меня. После – кидается и обнимает. Успокаивает. Если бы в больницах в качестве анестезии предлагали руки любимого человека, может, удачно сложившихся операций было больше?
Глупая затея! Глупое воображение!
А что с Ромео? Он с ума сойдет без Карамели! Он – вопреки всем и вся: словам, наставлениям, законам, людям – любил ее; от и до, всю, с каждым потаенным в голове тараканом, с каждым резким движением и острым взглядом, он любил ее и питал к ней самые чистые, искренние и сильные чувства. Ни разу не поведав о том ни ей самой, ни себе самому.
Желаю пропасть. Мне кажется, я ослабла; не хочу терпеть Новый Мир, да и Новый Мир с каждым днем все с большей потугой терпит меня. Прошу Адама:
– Давай сбежим?
– Эй, будь сильной, слышишь? – отвечает он. – Ты же моя Ева. Ты моя, Ева Ахава, а потому оба мы должны быть сильны. Даешь слабину ты – она отражается на мне, понимаешь?
Киваю.
– Ты подумай, мы не можем сбежать. Даже в Южный район – это тот же Новый Мир, его отросток; и повсюду камеры, взоры, правила и порядки. Да и я сам не хочу, чтобы ты жила в Южном районе.
– Почему же?
– А ты когда-нибудь была там?
Замолкаю.
Не потому, что не хочу признаваться ему. А потому что боюсь признаться самой себе. Признать и принять как факт, что я беженка из района в район, хотя такое не позволено никому и никогда. Уродился в дыре с южной стороны Нового Мира – живи и пожимай плоды служащей жизни там.
– Была.
– Когда? – уточняет Адам.
– В детстве...
– И что же ты там забыла маленькой?
– Я там родилась.
Мы переглядываемся — словно бы это тайна открылась для нас обоих одновременно.
– Родилась, значит, – медлит Адам. – И почему не говорила раньше?