Страница 26 из 52
Адам ничего не говорит: пожимает плечами и разглядывает рисунки.
– Что за замеры? Ты сама шьешь?
– Пытаюсь. На шестнадцать лет родители подарили мне швейную машинку, и вот я все пытаюсь что-нибудь состряпать. Пока ничего толкового.
– Ну почему же... – Адам продвигается к манекену. – А это? Примерь!
– Что?
– Я серьезно. Примерь!
Наблюдаю лисью улыбку и улыбаюсь сама.
– Выглядит хорошо. Давай! Примерь! – подгоняет меня добрый голос.
– А давай! – соглашаюсь я. – Только пообещай не терять сознание от этого ужаса.
Странно-голубое платье оказывается у меня в руках: я обнажаю манекен и извиняюсь перед ним. Адам смеется над моими повадками и, пока я переодеваюсь в коридоре, присаживается на кровать. Рубашка и брюки приземляется на ступени, а струящееся платье скользит по мне. О, вот и ошибка, Ева. Вырез слишком глубокий – точно не для твоего декольте минусового размера, ха. Поправляю смешное платье-пончо и, открыв дверь, вальяжно вышагиваю по комнате.
– Это высокая мода, – дразнюсь я и позирую как все эти модели на рекламных вывесках Золотого Кольца. Адам театрально запрокидывает голову и касается рукой лба – глубоко вздыхает. – Ах! – передразниваю его и кручусь на носках. – Где вы еще увидите такую красоту и такую беспризорность, Адам Ланэцах!
– Я покорен, Ева Ахава, я покорен!
Он хлопает в ладоши, а я по-глупому танцую, выворачивая руки над головой и душу перед ним.
– Это танец моей души, Адам Ланэцах! – подытоживаю я.
– Вы единственная девушка Нового Мира с ней, Ева Ахава!
Он подступает и берет за руку: ухаживает и крутит. Странные танцы берут вверх над разумом и рассудком: руки мостами Нового Мира сплетаются над головами и друг меж другом; улыбка лампой (истинно которая погашена) освещает комнату. Уверена, если кто-нибудь посмотрит на окно нашей квартиры, непременно увидит золотое свечение!
Мы смеемся.
Я подаюсь плечами и веду бедрами. Считай это моей исповедью перед собой, Адам Ланэцах. Миром правит безумие, как бы то не пытались скрыть. Я люблю танцевать и улыбаться, я жительница Северного района и одна из ломающих стереотипы об идеальных людях. Скорее всего, я поплачусь за это когда-нибудь. Скорее всего, я уже начала в мелких процентах отдавать долг.
Адам закладывает мои пальцы в свои, и оба мы кружимся в медленном танце. Заканчиваю представление – расправив руки (словно крылья расправляет птаха) и запрокинув голову. Падаю спиной назад, и Адама тянет следом. Мы приземляемся на плед, неумело прикрывающий постельное белье, переглядываемся и хохочем.
Вы поняли, Адам Ланэцах, что вас ожидает?
Нормальный бы человек уже давно сбежал из этого сумасшедшего дома куда подальше, вызвал врачей и подал жалобу. Мы оба странные. Это и пугает, и привлекает меня.
– Тс, подожди! – Адам замирает. – Ты чувствуешь это?
– Что? Что такое? Ты что-то слышишь?
– Твое сердце! Свое я не слышу…
Адам пододвигается ко мне, и макушки наших голов соприкасаются.
– А я слышу твое, но не слышу свое, – почти незаметно улыбаюсь в ответ.
Стук в комнате стоит такой, что ни один механизм из недр Нового Мира не скроет его гул. В виски колотит, циркулирует, прижигает.
Я смотрю на Адама. Близко. Непозволительно близко. А он смотрит на меня, и рука его приземляется на мою.
– Нам нельзя этого делать, Адам, – шепчу я в ответ на его приближение.
Он склоняется к моему лицу и, убирая кудри со лба, поправляет волосы.
– Кто сказал? – улыбается Адам.
– Весь Новый Мир, наверное. Другие люди!
– Я не вижу здесь других людей.
Истина.
Он закрывает глаза и прикасается своими губами к моим. Аккуратно. Я поддаюсь и отвечаю на поцелуй. Боже, какие мы сумасшедшие, какие...Я упиваюсь этой мыслью и смеюсь сквозь поцелуй, целую сама. Он ловит мой настрой и, обняв, прижимается – два тела входят в пазы друг друга.
– Ты лучше сахара, Ева Ахава.
– Ты лучше всего, Адам Ланэцах.
Мы сумасшедшие. Глупые и сумасшедшие! Тону в этих мыслях, тону в его губах, тону в новых чувствах. Несите таблетки от инакомыслия.
Адам ревниво (к кому или к чему?) загребает меня к себе: одной рукой хватает за талию, другой хватает за волосы. Не отпускай! Держии так сильно, как только может. Между нами ударяет молния, и я с испуга жмусь к уютному телу. Пожалуйста, не отпускай!
Его ладони топят мою талию: эти руки были созданы, чтобы держать ее. Его пальцы путаются в моих волосах: гладят. Его добрые губы сливаются с моими. Каждый сантиметр моего тела подобран под него. Каждый сантиметр его тела накрывает меня.
– Нет ничего слаще твоих губ, Адам Ланэцах, – признаюсь я.
– Ты вся сладкая, Ева Ахава, – смеется он и целует ямочку на щеке.
Хохочу и обвиваю мужскую шею. Голые ключицы выпирают для его губ – он и их не оставляет без внимания.
Над нашими телами вьются дикие растения, оживают исчезнувшие некогда цветы и возводится арка из одной части комнаты в другую; висячие сады Семирамиды пускают над нами свои ветви, а фонтаны омывают контуры тел.
Наш рай разбивает грохот входной двери. Быстро поднимаемся – неумело и скоро, растерянно и все еще пьяные поцелуями.
– Твоя семья? – спрашивает Адам.
– Слишком рано.
Прислушиваемся, и грохот повторяется. Кто-то стучит в дверь!
Нас накажут?