Страница 27 из 52
– Зачем? – хмыкаю я и все равно принимаю ее.
– Это мои ключицы, я их целовал. И ты в этом платье тоже моя.
Не могу возразить и, сбегая по винтовой лестнице, надеваю кофту. О, блаженный запах целованного тела...
– Кто? – переспрашиваю я на очередной стук и тянусь к замку.
На верхушке лестницы, не зримый для приходящих, но зреющий приходящих, стоит Адам. Должно быть...О, мы сумасшедшие, которых следует наказать! Чем я думала, когда приглашала представителя касты Южного района в дом? Знали бы родители..! Ева Ахава, чем вы думали? А подумали вы о судьбе этого юноши? Какое наказание преследует служащих и какое понесет он?
Но тебе понравилось это, Ева Ахава – перечит другой голос. Тебе было – да и сейчас сладко; ты мечтаешь все повторить, ты мечтаешь о его руках на своей талии.
– Ева, это Ромео! – слышится за дверью. – Ева, открой, пожалуйста.
Облегченно вздыхаю и распахиваю дверь. Приветствую друга, что бегло глядит на мою одежду.
– Э-э-э – растерянно – по-началу – тянет он. – Как с книгой, Ева?
Прошу прощения за свою забывчивость и отступаю. В прихожей валяются две куртки, одна из которых, несомненно, больше другой и выглядит мужской – проклинаю свою неосторожность и невнимательность; достаю из внутреннего кармана книгу и – пара секунд – задумываюсь.
– Все в порядке? – спрашивает Ромео.
– Да-да, – незамедлительно отвечаю я и следом вызволяю пакет с золотыми картами. – Взяли меньше и сказали, что этой суммы хватит. Представляешь? Все очень хорошо сложилось.
Ромео принимает деньги и книгу и безмерно долго и слащаво благодарит меня, впадая в размышления о том, какая же реакция последует от Карамель. Он делится идеей, что завтра, ранним утром (договорился со служащей-горничной в их доме) подоспеет на улицу Голдман и одним из первых поздравит свою пару. Воодушевленность его теплым светом наполняет дремлющую прихожую.
– Если понадобится что-то еще...
Он кивает и благодарит вновь. Прежде чем уйти, засматривается на брошенные куртки. Закрываю за ним дверь и ступаю по лестнице.
– Это еще что за пижон? – недовольно процеживает Адам.
– Ты только поцеловал меня, а уже возненавидел всех моих знакомых-мужчин? – улыбаюсь я.
Мы сталкиваемся – на ступенях, и он берет меня за плечи.
– Я это сделал значительно раньше. – Лисья улыбка. – И где ты увидела в нем мужчину? Мальчишка...
– Мы хорошо общаемся с Ромео, – признаюсь я и добавляю, дабы скрасить недовольное лицо. – Он попросил книгу для своей пары, и я достала ее через знакомую.
– Вот, что ты делала внизу Золотого кольца, Ева. – Адам неодобрительно качает головой. – Я не позволю тебе больше такого. Знаешь, чем отличается...чем отличаются отношения людей и повстанцев Южного района от других?
Адам расстегивает кофту на мне и спускает ее с плеч. Та приземляется на ступени.
– Чем же?
О чем мы говорим? Когда начали? Двое сумасшедших...
– Если они выбирают себе пару, Ева Ахава, то она более никому не принадлежит. Будь моей.
Все внутри меня трогается и сходит с ума. Таблетки от мыслей! От жизни! Ибо без рук его я не хочу продолжать существовать в Новом Мире. Нас накажут. Накажут – но это последнее из меня беспокоящего.
– Ты будешь моей, Ева Ахава? – повторяет он.
– Я буду твоей, Адам Ланэцах.
Склоняю голову. Адам кладет свою тяжелую ладонь мне на шею и двигает на себя: поддаюсь. Мы закрепляем наши слова поцелуем – крепким и недолгим. Печать поставлена.
Я попала в смолу, и на спасение не уповаю. Мы бесповоротно сходим с ума, потому что нет ничего более «до».
Отстраняясь друг от друга, в эту же секунду жаждем продолжения.
– А если кто-то узнает? – спрашиваю я.
– Ты боишься любить или быть наказанной?
– Ничего из этого. Теперь не боюсь.
Он касается губами моего лба, и вместе мы спускаемся на кухню.
Пока намываю оставшуюся после нашего обеда посуду, выслушиваю многочисленные (и задорные, и печальные, и поражающие своей глупостью и опрометчивостью, и умом и сообразительностью) истории из жизни: учебные, рабочие, мимолетные...
– Не забывай, что завтра у меня выходной, – заключает Адам и принимает последнюю из не просушенных тарелок; обтирает полотенцем и утаивает – по обыкновению ее – в шкафу.
– Идти в школу на одну причину меньше, – пожимаю плечами и смеюсь. – А это была единственная причина.
– Не говори так, Ева, ты должна учиться, – улыбается – будучи все еще серьезным – Адам. – Ты умная девочка, Ева Ахава, и ты должна получить образование.
– Да, но в школах не учат самому важному.
– Это чему же?
– Ну...например, там не научат тому, как становиться другом. Я понимаю, наши дисциплины направлены на две разветвляющиеся прямые: наука и искусство. Но этикет бы я с трудом назвала искусством, а он в предметах первой важности.
– Продолжай.
– Там не учат тому, что делать, если уходят друзья. Да и дружбе там не учат – все, что я смела почерпнуть – акт соперничества. Там не учат расставаться и наоборот примиряться, – причитаю я. – Не учат тому, что говорить человеку, который покидает этот мир, и не учат тому, что говорить самому себе, когда ты это видишь. Там не учат жить!
– Пожалуйста, не думай об этом. – Адам касается моей талии, топит ее своей горячей ладонью и улыбается – слабо, невнятно. – Тебя это не должно волновать.