Актёр господина Маньюсарьи

— Знаешь, мы все, наверное, мечтали, чтобы когда-нибудь это случилось, — сказал он. — Чтобы кто-нибудь, принадлежащий к другому, высшему миру, пришёл к нам, прожил с нами нашу жизнь, не боясь запачкаться, а потом сказал, что мы… что мы не хуже остальных. Что несмотря на всё, что мы делаем, мы достойны любви, и кто-то будет любить нас именно такими. А, может быть, даже решит, что и наша жизнь, которую презирают благопристойные и высокоморальные люди, не лишена той красоты, которую мы пытаемся в неё вложить. Настолько… настолько, что даже захочет остаться с нами.

— Великая Богиня, Ихиссе, прости меня за грубость, но что ты несёшь? — пробормотал Миреле, чувствуя нарастающий ужас от этих слов. — Какой другой мир, о чём ты? Я такой же, как вы. А ты говоришь так, как будто я — особа императорской крови, сбежавшая из дворца, чтобы прожить жизнь бок о бок с актёрами.

— А разве нет? — спросил Ихиссе, засмеявшись.

Миреле скинул его руки со своих плеч, пересадил куклу на постель и поднялся на ноги.

— Я вообще ничего не помню о своём прошлом. Перед тем, как прийти сюда, я выпил средство забвения, — сказал он, и это прозвучало неожиданно резко, даже для него самого.

Ихиссе прекратил смеяться.

— Тем больше оснований предполагать, что ты и есть особа императорской крови, сбежавшая из дворца, — сказал он убийственно серьёзным голосом.

Поглядев в его широко распахнутые глаза, Миреле понял, что он действительно верит в это.

Более того — сам почти поверил.

Его охватила неприятная дрожь.

Подойдя к окну, он раздёрнул лёгкие занавески и толкнул раму. Потом вытащил из рукава свиток, который всё ещё продолжал с собой носить и, стиснув зубы, порвал его на множество мелких кусочков.

— Что это ты такое рвёшь, Миреле? — удивился Ихиссе. — Послание, в котором твоя мать — Светлейшая Госпожа, как мы уже выяснили — напутствует тебя прожить жизнь презренного актёра?

— Может быть, и так, — кивнул Миреле, выбрасывая клочки записки в окно. — Даже если там было написано, что я — особа императорской крови, да хоть что весь Астанис принадлежит мне по праву, я ничего не желаю об этом знать.

Природа поддерживала его намерение: ветер подхватил обрывки бумаги, они понеслись куда-то вдаль, как хлопья снега или осыпавшиеся лепестки вишни, и вскоре скрылись из вида.

Захлопнув раму, Миреле опёрся об неё рукой и сгорбился, опустив голову.

— Пойду погуляю, — сказал он чуть позже, проведя по лбу ладонью.

— Мне тебя… ждать? — Ихиссе продолжал смотреть на него с постели, и в вопросе его прозвучало больше, чем могло бы.

Миреле помедлил с ответом.

Поглядел на складки дорогого светло-лазурного шёлка, на котором переплетались причудливые узоры аквамаринового, изумрудного и фиолетового цвета — Ихиссе всегда одевался изысканно, но в этот раз превзошёл сам себя. На куклу, сидевшую рядом с ним — Ихиссе то и дело протягивал к ней руку и дотрагивался до волос, до лица, до крыльев; кажется, это происходило совершенно неосознанно.

— Да, — наконец, сказал Миреле.

Выйдя из дома, он прошёлся по занесённой листьями дороге, впервые в жизни чувствуя, что остался наедине с тем, что его окружает — ни в квартале, ни в доме Кайто такого не было.

Ничто не стояло между ним и осенью.

Сад был совершенно запущен — если бы не, собственно, сам дом и не несколько аллей, которые, окружая его затейливым узором, разбегались в разные стороны, Миреле мог бы подумать, что он находится в лесу. Сквозь потрескавшиеся камни дорожек повсюду пробивались стебли сухих травинок, но сейчас их было почти не видно под слоем палой листвы. Клён с багряно-алыми листьями соседствовал с сосной, никогда не меняющей свой цвет, и с ярко-золотым падубом; видеть их было непривычно — в императорском саду никогда не сажали вместе деревья разных видов.

Кое-где цвели цветы, но заметить их среди колючего кустарника и осеннего разнотравья было не так-то просто.

Миреле постоял на каменном мостике без перил, переброшенном через когда-то, видимо, полноводный, а теперь сильно обмелевший ручей. По засыпанному листьями руслу текла куда-то совершенно прозрачная вода — не быстро, но и не медленно; неостановимо.

Когда Миреле вернулся в дом, ему не пришлось ничего говорить — его поняли и так.

«Надо же, а ведь когда-то казалось, что это только с Кайто у меня так, что он понимает меня без слов, понимает что-то… важное», — отстранённо думал он, пока Ихиссе развязывал узел ленты в его волосах.

Почему-то он решил начать с причёски — как будто бы завязка чем-то мешала.

Распустив волосы Миреле, Ихиссе провёл по освобождённым прядям рукой — так осторожно, как будто к цветку прикасался.

— Почему у меня такое ощущение, что ты хотел бы хранить верность тому, кто об этом не просил, и кому, скорее всего, вообще всё равно? — пробормотал он после второго поцелуя.