Актёр господина Маньюсарьи

 Queen

И я не знал, то ли я Чжуан Чжоу, которому приснилось, что он — бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она — Чжуан Чжоу.

Чжуан-цзы

Я знала его, как слепого провидца,

а он, может быть, не заметил меня:

его окружали восторженность в лицах

и море улыбок в фальшивых краях.

Когда он домой возвращался, усталый,

лишь тень приходила безмолвно за ним,

как будто бы спутницей верною стала,

ему примеряя рога или нимб.

Ольга Аболихина

Акт I

День и ночь

— Имя?

— Не знаю, не помню.

Что в сочетании букв?

Я — то, чем сердце полно

и к чему разум глух.

Ольга Аболихина

Он очнулся на полу восьмиугольной беседки, залитой разноцветным светом. Фонари, причудливо расписанные, похожие на крохотные разноцветные домики со светящимися окнами медленно раскачивались под потолком, хотя ветра не было — казалось, будто они подчиняются движению какой-то невидимой руки, направляющей несуществующий танец. Вправо-влево, а теперь два раза вокруг себя…

Колокольчики, привязанные к фонарям длинными шёлковыми лентами, звенели тихо и мелодично, и этот звук вызывал пронзительную печаль. Снаружи царила непроглядная ночь, но она как будто была отделена от беседки невидимой кисеей, и ни шороха, ни вскрика птицы, ни дуновения ветра не долетало из императорского сада, погружённого в темноту.

Во рту было сладко, в голове — пусто, сердце разрывала тоска.

Отчего тоска? Он не помнил.

Попытавшись пошевелиться, он обнаружил, что сжимает в правой руке бумагу — небольшой свиток, перевязанный узкой лентой. Но прежде, чем он успел развернуть его и прочитать, и даже прежде, чем взгляд переметнулся с раскачивавшихся фонарей вниз, чтобы удостоверить то, что ощущали пальцы, ему сообщили о назначении свитка:

— Это твоя предсмертная записка.

Он всё-таки заставил себя приподняться и, повернув голову, обнаружил своего собеседника, сидевшего на коленях и улыбавшегося улыбкой куклы. Длинные полы его узорчатого халата — белого с серебристым причудливым рисунком — невесомо стелились по полу и как будто бы плыли над землей; волосы, падавшие на одежду из-под остроконечной шапки, тоже были белыми, как снег.

— Если ты позабыл и это тоже, то я господин Маньюсарья, наставник дворцовой труппы манрёсю, — продолжило существо чуть насмешливым тоном. Или это только так казалось из-за вечно улыбающегося рта, нарисованного на лице, покрытом толстым слоем грима? — По совместительству, спаситель отчаявшихся и даритель надежды тем, кому уже не на что надеяться в этой жизни. Милосердный, ах-ха-ха, скажите об этом пророку Энсаро, который, кажется, уже готов потерять свою веру. Так вот, в свободное от поиска талантов время я ищу тех, кто готовится нанести себе смертельный удар, чтобы избавиться от тягот бренного мира. Вечно искать — вот моё проклятие, от которого я не могу освободиться ни в одном из подвластных мне миров.

Существо помолчало, и на какой-то миг показалось печальным, но уже в следующий момент визгливый, искусственный смех разрушил эту иллюзию.

— Ты, как и многие другие, счёл свои надежды разрушенными, своё отчаяние — беспредельным, а свою душу — уставшей от невыносимой тяжести телесной оболочки, — продолжил господин Маньюсарья, закончив смеяться. — И уже готов был занести над собой кинжал, но в этот момент появился я. Я сказал тебе: раз уж ты всё равно готов расстаться с жизнью, то не стоит ли попробовать сделать то, на что ты не решился бы, будучи связан желаниями обычного человека и его представлениями о морали? Раз уж тебе всё равно нечего терять, то можно без особых опасений взять то, что предлагают, и, вероятно, обрести свой последний шанс — шанс доказать себе, что есть ещё в этой жизни что-то, что представляет интерес и ценность. Иными словами, я предложил тебе стать актёром, и ты согласился.

В этот момент ему удалось что-то вспомнить, но воспоминания были текучими и смутно-расплывчатыми, как утренний туман.

Привкус во рту был привкусом отчаяния, доведённого до предела и превратившегося в пустоту. Горько-сладкий, как от лекарства, дарующего забвение. Да, вероятно, это оно и было — баснословно дорогое средство забвения, доступное лишь жрицам, высшей знати и членам императорской фамилии. Господин Маньюсарья посулил ему освобождение от воспоминаний?

В самом деле, тот, кто ищет смерти, ищет избавления от памяти, только и всего.

Так не проще ли выбрать бесчестье, если оно принесёт такой же желанный результат?

Стать актёром… продавать своё тело женщинам, а душу — этому странному человеку, который обретает право распоряжаться ей, как своей собственной. Который может отныне заглядывать в неё в любой момент, а также перекраивать там всё по своему вкусу и желанию.

Он не знал, откуда ему известен последний факт. Может быть, господин Маньюсарья сообщил ему об этом прежде, чем он выпил средство забвения, и это осталось в памяти, в отличие от событий прежней жизни.