Страница 33 из 33
— То что? — спросила Мерея с вызовом. Она с самого начала говорила очень громко, так что её слова были слышны прекрасно. — У тебя что, достанет наглости упрекать меня в измене? Это у тебя-то? — Она насмешливо фыркнула. — Ты, кажется, забываешься. Кто ты — и кто я. Напомнить?
— Я знаю! — вскричал с отчаянием Ихиссе. Теперь он стоял достаточно близко к занавесу, так что голос его был отчётлив, и Миреле мог видеть в просвете ярко-синие волосы, искрившиеся от солнечных лучей. — Я знаю, Мерея, знаю!
Но она продолжала быть безжалостной.
— Нет уж, давай проясним ситуацию, чтобы в следующий раз, когда ты прибежишь ко мне в дом, услышав сплетню о том, что я обратила внимание на другого актёра, у тебя всё в голове сразу встало на правильные места. Так вот, Ихиссе. Я тебе не жена. И даже не полноценная любовница. Однажды я нарисовала твой портрет, поглядела на него, и мне стало тебя жалко. Я с тобой из жалости. Я тебя…
— …ты меня не любишь, — договорил Ихиссе потерянным, обречённым голосом. — Но я-то… я тебя по-настоящему люблю.
Миреле, отделённый от него занавесом, вскинул голову.
«Любишь, вот оно как? — переспросил он мысленно. — А как же Ксае и все твои многочисленные похождения?»
— Ладно, неважно, — поспешно прибавил Ихиссе. — Я помню, что ты сказала никогда тебе этого не говорить. Я не о том. Я просто… Так это правда? — вдруг спросил он с решительностью отчаявшегося человека.
— Кое-кто заинтересовал меня, — ответила Мерея, и Миреле почти увидел, как она пожимает плечами и отворачивается куда-то в сторону, скользя по комнате надменным, равнодушным взглядом.
— Так это что… всё? — проговорил Ихиссе голосом человека, который получил смертельную рану и с изумлением смотрит на собственную залитую кровью одежду, уже понимая, что через несколько минут он умрёт, но не в силах поверить в это.
Он привалился к стене, придавив своим телом часть занавеса, так что перед Миреле открылся больший просвет, в котором он увидел Мерею. Она сидела на софе, скрестив руки на груди и покачивая вышитой туфлей, болтавшейся на босой ноге.
— Не знаю, Ихиссе, не знаю, — сказала она раздражённым тоном. — Всё зависит от… А, впрочем, ни от чего не зависит. Как я захочу, так и будет. Если я однажды проснусь с мыслью, что ты мне смертельно надоел, то ты забудешь дорогу в этот дом. Это и раньше было так, и ты прекрасно об этом знал.
Миреле слышал тяжёлое дыхание Ихиссе, вырывавшееся из него с хрипом и свистом.
— Не бросай меня, — вдруг проговорил он совершенно бесцветным тоном, лишённым каких бы то ни было эмоций, кроме, разве что, униженного смирения. — Заведи себе нового любовника, если хочешь, только не оставляй меня. Я без тебя ничего не значу. Ты знаешь… — он на мгновение остановился, переводя дыхание, — …какой я посредственный актёр. Если ты лишишь меня своего покровительства, то меня просто выкинут со сцены. А я не могу без неё жить. Так же, как и без тебя.
«Как же можно так унижаться? — думал Миреле потрясённо. — И ты — не посредственный актёр. Я-то знаю».
— Ненавижу тех, кто давит на жалость, — сказала Мерея. — Вон отсюда.
Миреле услышал звук, в котором мгновение спустя с ужасом узнал сдавленные рыдания.
К счастью, всё это недолго продолжалось — дверь захлопнулась, и Мерея вновь прошла за занавес.
— Прошу прощения за эту нелицеприятную сцену, — сказала она, ослепительно и жёстко улыбаясь. — Терпеть не могу подобные скандалы. Мне следовало выгнать его сразу же, как он переступил порог.
И вдруг жестокая улыбка сошла с её лица.
Она глубоко вздохнула, как человек, который только что завершил какую-то трудную работу, и с обессиленным видом прислонилась к стене.
— Это правда, что вы испытали к нему жалость, нарисовав его потрет? — спросил Миреле, сам не зная, зачем.
Мерея взмахнула рукой, как будто пытаясь ответить жестом: «Правда, правда, только оставьте меня в покое».
— Я всех жалею. — Она засмеялась каким-то неестественным, глухим смехом. — Ненавижу себя за это.
Миреле стиснул в руке веточку примулы, уже начинавшей подвядать.
— Ладно, вернёмся к нашей работе, — проговорила Мерея уже совсем другим тоном, в котором не слышалось ничего, кроме желания как можно скорее вернуться к излюбленному делу. — Я думаю, хороший получится портрет.
Оставшиеся несколько часов Миреле просидел, не шелохнувшись, и даже не испытывая такого желания. Примула медленно умирала в его руке, и он не мог оторвать от неё взгляда, как будто хотел запечатлеть в памяти этот процесс — постепенное увядание — во всех деталях. Судя по тому, что Мерея не просила его посмотреть в другую сторону, она была не против.