Страница 25 из 36
- Ну, что, Сашка, домой дуй, - сказала я, сама себе, вставая. – Вот и Антип так велел.
И пошла. Вверх по реке. Сначала медленно, опустив плечи, оглядываясь, пытаясь разглядеть камень и фигуру, стоящую на нем. Вот-вот, сейчас, появится. Не было. Когда камень скрылся из виду, быстрее пошла, с каждым шагом добавляя хода. Пить захотелось неимоверно, и я спустилась к реке. Напилась, зачерпывая в ладони. Солнце садилось, прятавшись за лесом, на той стороне реки. Сделав небольшую передышку, сидя на берегу, снова отправилась в путь, до темноты еще несколько верст пройти успею. Я шла по самому краю леса, опасаясь идти берегом, но и углубиться в лес нельзя. Заблудишься, а там и зверье на подходе. Чем ближе наступали сумерки, тем шустрее я приглядывала место для ночлега. Вскоре оно обнаружилось. Старая, худая лодка, брошенная кем то, за ненадобностью. Воды в ней не было, погоды стояли сухие, а лодка была полностью на берегу. Я устроилась в ней, свернувшись калачом, прогретые за день бока ее, были еще теплыми. Вот и я, как эта лодка - ненужная и одинокая. Небо прикрыло россыпью звезд, разглядывая их, я и уснула.
Проснулась стуча зубами от холода. Ранний летний рассвет, только загорался, принося туман с реки и прохладу. Зябкое утро не позволило больше уснуть. Умывшись и напившись, я двинула в путь, пытаясь согреться ходом. Через пол версты показалась деревня, немного с вечера не дошла. Маленькая и незнакомая, вероятно, Кутиха, где-то тут быть должна. Подумала обойти, в таких местах все на виду, но все же пошла берегом. Кого мне здесь бояться?
На узком плотике, мальчишка, Васяткиных годов, удил рыбу.
-Эй, рыбак с печки бряк, - окликнула его я, с задором. С этим братом только так и надо, иначе никак. Мальчишки. – Хлеба не найдется, горбушки?
Паренек посмотрел на меня, с интересом, прикидывая что бы мне половчее ответить.
- На червя ужу, ступай себе, рыбу только пугаешь, - проворчал он.
- Нет, так нет. Бывай.
Не сделав и десяти шагов, услышала оклик:
- Погодь уж.
Я обернулась. Мальчишка сложил удочку на плот, и бросив мне: «За добром смотри», юркнул в ближайший огород. Вернулся с ломтем горячего хлеба, только из печи. Вкуснятина. Я поблагодарила, от всей души, а он, ответив:
- Иди уж, - вернулся к своему занятию.
Деревня эта, и встреченный мной мальчишка, напомнили о доме, подгоняя вперед. А еще мысль, упование, на то, что меня может там ждать Антип. А следом пришла другая: как он найдет меня? Да и станет ли искать? Кто я для него… Санька, подобранная в лесу, за жалостью?
Еще до полудня, я нашла хороший пригорок, усеянный землянкой. Наевшись ягод, запив их водой, не давая себе много отдыхать, шла и шла. Ближе к вечеру, округа знакомой показалась, а вскоре я к нижнему месту вышла. От него аккурат верст восемь до моего села. Тут, пожалуй, и в лес свернуть надо бы, короче. По реке то с дюжину выйдет. Повернула, не боясь заблудить, бывала здесь несколько раз. Меня охватило волнение и трепет, от близости дома родного. Но вместе с тем, горести и обиды все вспомнились. Вот ведь, печаль и радость бок обок идут. Что ждет меня дома, неужто одни горести, да обиды. Что за груз такой… Доля вековухи?!
Половину пути прошла, как в лес свернула, совсем уж недалече осталось. Сердце стучать сильнее принялось.
- Александра, - услышала я знакомый голос, не торопясь оборачиваться, зная кого увижу. Вот ведь, какое дело, подметила я, как не попадется он мне, так все наперекосяк идет. Обернулась все же – дед стоит у избушки. Только не было ее тут, секунды назад не было! – Домой вернутся решилась? Верное решение. Не место в лесу то.
- Ни в лесу, ни дома, места нет мне. Ваша, дед, работа?
- Помилуй, о чем это ты, девица толкуешь?
- О том, как ты мне повстречался, так одни беды меня поджидают, - обвинила я его.
- Заходи, потолкуем, - предложил он миролюбиво и в избушке скрылся.
- Поняла я все, все мне теперь ясно, - зашла я следом, решительная и смелая. – Это ты, ты виноват! Добрым прикидывался, а сказки твои злые и сам ты злой! Правильно народ говорит – сила нечистая!
- Злой говоришь? А в чем злоба то моя? - сощурился опять.
- Все несчастья от тебя, людям головы туманишь. Отца вон моего водишь, - уверенно заявила я. - Ты ведь, твоя вина? Признавайся, говорю!
- А ну цыц! Раскричалась, расшумелась, - прикрикнул он и глазом недобро сверкнул, я и осеклась. – Даром тебе я все показывал?! Дура. Не поняла ничего. От человека то больше зла, во стократ. Садись, последний раз покажу, сама все увидишь.
Меня трясло, от волнения, от горячности сказанного, и изба была в этот раз неприветливой, холодной, но села я, деда послушала. Он стал против меня, я глаза прикрыла, и снова тепло разлилось по телу, и туман рассеялся.
Вижу, плот плывет по реке, вода большая, весенняя, на плоту отец и Федор, братец старший.
- Федя, Феденька, - кричу я ему, а звук не идет, не слышит он меня.
Прикоснуться к нему захотелось, да не могу; парю, возвышаюсь, с места не двинусь - тело непослушное. Время вечернее, Федя на поносной сидит – правит. Тут тятька ему говорит, что вздремнуть ляжет, а он, чтоб рот не разевал, да свистнул ему, когда к бойцу-камню подплывать будут, чтоб вместе отробить. Дальше плывут, с час плывут, отец спит, Федор правит. Смотрю, Феденьку сон морить начал, головушка так и клонится, клонится, то вздернет ей – глянет по сторонам, то опять клонится, клонится. Так и приспал, свесив голову. Впереди уже камень показался, плот быстро к нему приближается, летит, а он все никак не проснется. Крикнуть ему хочу: «Проснись, Федя, камень!» - не могу! Только дух заходится, сердце того и гляди, из груди выпрыгнет, беду чувствуя, понимая. Стукнуло плот о камень, разлетелся, распался на бревна. Отец в воду, Федя в воду. Плывут, барахтаются, за бревна цепляются. Выплыли к берегу, отец на Федю и накинулся, трясет за грудки, мотает, как бабу соломенную.