Роман на послезавтра

Не знаю, почему так. Но так было. Даже при всей своей внешней невыразительности Анатолию никак не удавалось долго походить во вдовцах. Есть мужчины, которые не живут без женщин. И есть женщины, которые таких мужчин чуют за версту. С первой я познакомился ещё той осенью, когда Анатолий вселился в мой дом. Женщина перекапывала лопатой огород и певуче поздоровалась поверх изгороди. В доме она навела идеальный порядок, но всё время надеялась, что Толя переедет жить к ней, в её деревню, которая находилась выше по реке Шельме. Толик туда не поехал.

Вторая женщина появилась и исчезла для меня незаметно. Но она умерла. Толик похоронил её прямо за огородом, втиснув между могилкой своей угасшей жены, оградкой капитана Алькова и высокой рябиной, нависавшей своими красными гроздьями над разрушенной стеной церкви. Никто не знал, отчего эта женщина умерла. Она была русской беженкой из Таджикистана, не имела никакого паспорта, её не клали в больницу, а искать и находить деньги Толик тогда ещё не умел. Это потом он стал посмелее — благодаря своей третьей женщине, которая теперь и сидела рядом с ним в моём офисе.

Её звали Ася, но сама себя она называла Асья. И, произнося это имя «Асья», всегда прикрывала ладошкой рот, словно ей было смешно и самой, а потом быстро проговаривала: «Ну-да-ить-я-не-местная!» В Ластоме Ася-Асья отметилась тем, что сразу устроила Толе и себе свадьбу. Дело было зимой. Дело было на святки. Буйно гуляла вся деревня — все пять старух, включая юркую бабушку, и ещё один пожилой бобыль, через которого, собственно, невеста и попала в Ластому. Говорили, что они познакомились в московской электричке, где Ася работала гадалкой и нашептала бобылю исцеление от дисплазии тела D12 грудного отдела позвоночника. А тот поверил и исцелился. И даже предложил её удочерить.

Девочкой Ася не была, но и старухой тоже. Точный возраст её был скрыт за какой-то саамской, северной бледностью, бесприметной в стране снегов и голубой лунной тени. Впервые увидев эту женщину у себя в кабинете, я немного напрягся. В ней было что-то колдовское, но не чёрное, цыганское, в целом, солнечное и яркое, а всё именно что лунное, лунно-календарное, вегетативное… Возможно, я несколько замялся. Толик взял инициативу на себя. Он встал и вытянул вперёд руку. Рука его была смелой и сильной, но, правда, лишь первую секунду, потом она знакомо размякла и увлажнилась.

На фоне жены Толик теперь заметно выигрывал. Раньше, при Люцифере, бесприметным казался он, зато сейчас начал проявляться, как каменный горельеф из гранитной скалы. Прежний Христосик исчез навсегда. Лакированные ботинки, отличный костюм, бордового цвета галстук с мелкими розовыми горошинами, рубашка цвета фламинго. Анатолий был гладко выбрит, а пострижен так мастерски, что его католическая тонзура на темечке стала выглядеть много лучше — гладко, натянуто, жизнеутверждающе и даже фаллически. Глаза его прятались за модными очками — с тонкими дымными стёклами и в тонкой же платиновой оправе. Странным образом очки скрадывали косину глаз, и тому ещё способствовал факт, что Толику подровняли брови. Они уже не топорщились во все стороны, как кусты саксаула, а тонко, интеллигентски, приподнимались.

— Вот ваши ключи. Благодарю, — сказал он.

— Какие ключи?

Толик щёлкнул по полировке стола толстым вздутым мятым ключом. Ключ был тот ещё — от висячего замка, изначально висевшего на дверях дома в Ластоме. Я уже давно позабыл об этом замке, потому что Анатолий купил новый. А теперь — вот. Он повесил старый замок и принёс от него ключ.

— Дело в чём… — сказал он и, тут же обернувшись на Асю-Асью, прикрикнул: — Я сам! — Потом он снова повернулся ко мне. — Ну, короче, дом я закрыл. Ключ этот ваш. Всё в порядочке. Наши вещи мы все забрали, везём с собой. Мы вам поставили вашу прежнюю кровать, у неё там спинка погнулась, но я её выправил. А насчёт стола, я хотел сказать…

Я предложил ему сесть и обо всём спокойно поговорить, но он продолжал стоять.

— Я вот и говорю. Дело в чём… жильё нам дают.

— Кто вам даёт жильё?

— Ну, как это… Нонна Зиновьевна и Жора. Приехали и сказали, что они с приветом от тебя. Ну, ясно, я же не против. Что помню, то расскажу. Только дело в чём… кое-то я уже подзабыл… хотя ведь сам считал и чертил. А потом мы вели журнал… Только Коля для себя шифровал, а вот я… Это Коля…

Каждый раз, вспоминая имя покойного Люцифера, Толик чуть заметно раздувал ноздри носа, словно злясь на него, но при этом глаза его за дымными стеклами начинали косить.

Он хотел побыстрее уйти. Я не отпускал. Мне хотелось понять.

— А эти Нонна и Жора… которые приехали якобы от меня, они вам что-нибудь обещали?

— Дело в чём… — он достал из кармана пачку сигарет, зажигалку и обернулся к журнальному столику, на котором стояла пепельница. Ася тут же привстала, чтобы ему подать. — Ну, короче, — он раздумал курить. — Нам пора. Засиделись мы тут. Мы тут с раннего утра…