Роман на послезавтра

— Они. Не бандит. Тот сразу улизнул.

— А кого сбили-то?.. То был Трайшо?

— Да. Он был не русский. Лицо у него лоснилось, ты знаешь.

— Я знаю. Индус. И чего же он делал у нас во дворе?

— Не спросил.

— А потом?

— Кинули нас обоих на заднее сиденье. Думал, везут в больницу, а они повернули мою голову на него и сказали: смотри, чего ты сделал. Хочешь быть сам таким? Я сказал, не хочу. А они говорят, ну, если не хочешь, так пропади. Я сразу всё понял. И в ухо. Сначала словами, а чтобы слова вошли глубже, уже рукой. И не раз.

— А потом?

— А потом они сделали круг, выкинули твоего мистера снова в нашем дворе, а меня выпустили далеко, там было тоже темно… Я был еле жив от страха, потому что один из них вылез вслед за мной и старался отвести в сторону. Но он-то как раз был и ничего. Он говорил так по-доброму, как замполит. Сказал мне, уезжай Москвы. Где хочешь, там и затаись. Как минимум, до осени, пока тот, который был за рулём, не изберётся депутатом в Госдуму. А как изберётся, тогда всем будет до лампочки… Вот и всё.

— И что ты будешь делать? Сидеть тут и ждать до выборов?

— Там посмотрим. Деньги пока есть. Вика привезла.

— Я тебе оставлю ещё.

— Спасибо.

Он снова лёг и пропал в сене.

— Ты спишь? — послышалось через несколько секунд. Я открыл глаза. Небо озарила далёкая вспышка, а потом ещё долго и неспешно летел далёкий метеорит. Можно было успеть загадать желание.

— Я не сплю.

— Думаешь, я был прав?

— В чём?

— Ну, что затаился.

— Да.

— Правда?

— Да, Лёша. И ты, правда, сиди тут, не вылезай. Теперь осталось недолго. А я завтра уезжаю…

— Домой?

— Да.

— А Москва там ещё стоит?

— Да, Лёша.

— Или тоже снесли, как пятиэтажку Растопчина? Влад?

— Да, Лёша.

Утром низко-низко над деревней пролетел вертолёт. Он сотряс избу так, что волнами заходили брёвна в стенах, и в панике заплясала печь. Чуть не снёс на крыше трубу. Юркая бабушка, принёсшая молоко и хлеб, на этот раз задержалась, чтобы досыта набраниться:

— Вот где фашист, вот где ещё нашёлся фашист! Всё сено там и разметал по двору! Ну, и паразит! Ну, и паразит! И чего же они всё летают, когда летать нечего! Эва, и сюда принесло!

Она вытащила из волос Лёшу длинную мягкую травину, потом прикрыла окно и ушла ругаться на кур, которые принялись раскидывать копну дальше.

После завтрака мы перетащили сено на сеновал, а после обеда я начал готовить юркую бабушку к мысли, что должен буду уехать. Удар для неё был подлый и неожиданный. Бабушка горько запричитала, а когда поняла, что я не шучу, и вовсе слегла больной. Вскочила лишь тогда, когда Лёша пошёл меня провожать. Она догнала его и повесила ему на руку огромную бельевую корзину. Для грибов.

— Не великовата ли? — попытался отбиться Лёша.

— Ничё, ничё, из велика не выпадет! — приговаривала юркая бабушка и острыми кулачками пребольно подталкивала нас в спины, заставляя меня убираться поскорей с глаз, а его направляя в лес:

— Ну-ко, гли-ко, народ уже давно грибы носит, а мы в этом году ещё и наволочки не насушили! Иди-иди, нечего его провожать, чай, не маленький, сам себе дорогу найдёт!

Мы ещё не спустились с холма, на котором стояла деревня, и остановились. Вдали хорошо было видно, как над Комплексом взлетал вертолёт. Он взлетал очень медленно, ещё медленней себя разворачивал, словно бы не решив окончательно, в какую сторону ему лучше лететь, и вдруг быстро начал снижаться, а, снижаясь, вращаться. Вращаясь всё быстрей и быстрей, он ушёл вниз.

Звук взрыва добрался до нас одновременно с появлением из-за леса чёрного облака. «И чего же они всё падают! И чего же они всё падают!» — стучало у меня в висках, пока мы с Лёшей бежали туда. Лёша добежал первым и сразу затерялся среди бегающих вокруг горящих развалин людей.

Я ещё задержался, чтобы перевести дыхание. Дверь в котельную была нараспашку. Внутри не было никого, но как-то не по-хорошему никого. На подоконнике стояла пустая стеклянная банка, и в ней лежала мёртвая чёрная стрекоза, похожая на сгоревшую спичку. Почему-то она запомнилась.

Развалины дома, среди которых лежал вертолёт, горели до самого вечера, когда до посёлка, наконец, добрались две пожарных и одна «скорая» машина.

Лёша работал на завале до конца. Весь в копоти и пыли, он был неотличим от других мужиков.